Книга История Англии от Чосера до королевы Виктории - Джордж Маколей Тревельян

Но одна очень важная отрасль знания нашла себе отчий дом, которого не имела ни в Оксфорде, ни в Кембридже. Светские юристы, разрабатывающие обычное право и руководившие в королевских судах, учредили для себя Судебное подворье между Лондоном и Вестминстером, где велось преподавание права, отличающееся от права церковного суда. Мейтленд так описал это учреждение:

«Это были корпорации юристов, имевшие нечто общее с клубом, колледжем и тред-юнионом. Они приобретали гостиницы или странноприимные дома – то есть дома в городах, которые принадлежали ранее крупным дворянам: например, гостиницу графа Линкольнского. Дом и церковь рыцарей-тамплиеров также перешли в их руки… Старшие юристы и их помощники, которые входили в корпорацию, пользовались исключительным правом ведения дел в судах».

Эти юристы, разрабатывавшие общее право, были первыми светскими учеными и как таковые имели большое значение для развития страны.

Глава III Англия времен Кэкстона

В настоящее время трудно даже представить себе, насколько медленно происходили изменения до эпохи изобретений. После социальных смут и волнений умов в Англии XIII века можно было ожидать, что произойдет нечто значительное и потрясающее. Однако XV век оказался определенно консервативным во многих сторонах быта и мышления. Если бы дух Чосера посетил Англию во времена Кэкстона (1422-1491), то он нашел бы очень немногое, что поразило бы его. Быть может, он был бы изумлен только тем, что из всех нападок на церковь ничего не вышло. Проезжая по знакомой плохой проезжей дороге, все еще осаждаемой разбойниками, пересекая глубокие ручьи и реки вброд и по ветхим мостам, он увидел бы крестьян с волами, обрабатывающих те же самые полосы на больших открытых полях; и только если бы он посетил манориальную курию [20], он узнал бы, что крепостных крестьян осталось очень мало. Путники, похожие на тех, которых он знал так хорошо, приветствовали бы его и теперь: столь же многочисленные и веселые пилигримы, как и те, с которыми он ехал в Кентербери; нищенствующие монахи, церковные судебные приставы, продавцы папских индульгенций, ведущие все ту же старую игру с простым народом; Купцы, охраняющие свои караваны нагруженных лошадей; дворяне и духовные лица с соколами и с гончими; вооруженные свиты лордов на конях, с луками и копьями, направляющиеся по таким же сомнительным поручениям, как и в те времена, когда вооруженные слуги Джона Гонта держали в страхе всю сельскую округу. Из их разговоров о войне Алой и Белой розы и о битвах, происходивших на английской земле, он мог бы понять, что беспорядок в стране даже увеличился по сравнению с его временем, но характер и причины дурного управления были все те же: терроризирование честных людей слугами магнатов, продажность и вымогательства королевских судов и даже самого Тайного совета. Из разговоров своих спутников наш Чосер-призрак скоро понял бы, что битва при Азенкуре возродила в умах его современников идеи, впервые привитые после Креси – когда он был еще мальчиком, – что один англичанин может справиться в бою с тремя иностранцами и что настоящее занятие и времяпрепровождение англичан состоит в том, чтобы управлять Францией и грабить ее. Поэтому собственные английские социальные болезни оставались, как всегда, неизлеченными. После Азенкура успех Англии во Франции оказался столь же непрочным, как и после Креси; армии, набранные частными лицами, вытесненные обратно через Ла-Манш, снова стали вооруженными свитами магнатов и по-прежнему вносили беспорядок в мирную жизнь страны.

Дух Чосера мог бы заметить, что с его времени большая часть наших городов не выросла, а некоторые даже уменьшились. Но Лондон и Бристоль расцвели, и возле них вырастали все новые пригороды. В городах и в деревнях строили великолепные новые церкви, ратуши и часовни, а также изящно расширяли старые церкви. Все они были построены из камня в вычурном и витиеватом стиле, и этот стиль показался бы Чосеру «новой манерой», так же, как и кирпичные здания, которые можно и теперь еще видеть в восточных графствах: господские усадьбы, дома с порталами, кембриджские колледжи, такие, как Квин-колледж, и дворцы знати, подобные Таттерс-холлу – сооружению башенного типа, построенному из красного кирпича, – и, наконец, Кингс-колледж в Итоне [21].

В портовых городах бородатые матросы, весьма схожие с неким «моряком», давно описанным Чосером, рассказывали об опасностях, о торговле и о бурях в Ла-Манше и в Бискайском заливе, об удачах английских пиратов, которые захватывали товары на испанских галерах, на генуэзских вооруженных купеческих кораблях и бретонских и голландских судах и о приключениях при схватках с иностранными пиратами, пытавшимися вернуть обратно добычу, захваченную англичанами. И среди всей этой старой, знакомой болтовни о морях, окружающих Британию, можно было услышать странные речи о чем-то совершенно новом: о том, что некоторые иностранные моряки надеялись достигнуть Индии морским путем – или, огибая с юга Африку, или через океан, пересекая его в западном направлении, – и о том, что в Бристоле кое-кто с интересом прислушивался к этим разговорам о морских путях в Индию.

В господских домах нового дворянства, во дворцах знати и при дворе короля дух поэта нашел бы, что та культура, которую он так любил, все еще жива, но уже на пути к увяданию. Он считал бы отрадным явлением, что все еще продолжали читать его поэмы; ему показалось бы, что его последователи немногое создали, помимо подражаний, имевших незначительный успех. Воображение молодого поколения, казалось, все еще было в плену у общераспространенных аллегорий, изображавших средневековые любовные томления с их условностями; оно все еще восхищалось битвами греческих воинов против Трои, столь, же бесконечными, как война Англии с Францией. Но сказания о короле Артуре и рыцарях «Круглого стола» заново переводились «Французской книги» в бессмертной прозе Мелори.

И если бы дух Чосера, глядя из-за плеча Эдуарда IV, стоящего у машины, вывезенной из Фландрии Кэкстоном, увидел, как она быстро делала один за другим оттиски с рукописи «Кентерберийских рассказов», выглядевшие почти тождественно с оригиналом, то польщенный поэт усмехнулся бы, глядя на такую забавную игрушку. Едва ли мог бы он предвидеть в этом то грозное орудие, которое разрушит до основания аббатства и дворцы, орудие, которое в непродолжительном времени преобразует английское государство и религию.

После второго изгнания английской армии из Франции в самой Англии разгорелись войны двух Роз (1455-1485). Как глубоко отразились они на социальной жизни Англии? Ответ зависит от того, что мы понимаем под «войнами двух Роз». Если мы имеем в виду только короткие, случайные военные походы (в которых участвовало от 2 до 10 тысяч человек с каждой стороны), закончившиеся битвами, такими, как при Сент-Олбансе, Тонтоне, Барнете и на полях Босуорта [22], то они не имели большого значения. Такая битва, даже если сражение происходило в Йоркшире или в Центральной Англии, обычно воспринималась без особого энтузиазма Лондоном и всем государством и рассматривалась как решение вопроса о том, какая же партия знати будет теперь управлять Англией. Династии Йорков и Ланкастеров не могли вести гражданскую войну способом, который впоследствии был принят Карлом I и Долгим парламентом, когда многочисленные и полные энтузиазма армии содержались за счет систематического грабежа и государственных налогов для того, чтобы совершать регулярные походы, осаждая сразу десятки городов, обнесенных стенами, и сотни дворцов и манориальны усадеб. Лорды, которые вели войну Алой и Белой розы, и имели такой моральной власти над своими соотечественниками, ибо они не могли взывать к каким-либо принципа или к народному чувству в пользу соперничающих претендентов на трон; ни одна сторона не могла бы рискнуть возбудить против себя общественное мнение введением тяжело военного налога, приостановкой торговли или опустошением страны, следуя дурному примеру поведения английских армий во Франции в недавнем прошлом. В этом смысле действительно войны Алой и Белой розы были с военной точки зрения лишь мелкими царапинами на поверхности английской жизни.