Книга Проходные дворы - Эдуард Хруцкий

Дальше досмотреть мне не дали. Какой-то военный врезал мне по шее, схватил за руку и отволок в убежище. А утром мы узнали, что во время налета с нашей крыши пускали ракеты в сторону Белорусского вокзала. На чердаке была перестрелка, и шпионов задержали. Вполне естественно, что все двери на чердак после этого закрыли амбарными замками. Но у нас был секретный лаз, и мы с моим корешем Валькой проникали туда в поисках фашистских знаков, которые, по нашему глубокому убеждению, спрятали немецкие шпионы.

Знаков мы не обнаружили, зато нашли здоровенный пистолет-ракетницу, которую и припрятали до поры до времени.

Время это подоспело в ноябре, когда немцы подошли к Химкам. Вот тогда мы взяли ракетницу, сперли здоровенный кухонный нож, спрятали все это в школьный портфель и отправились на фронт. Дошли мы только до стадиона «Динамо». Нас задержал милицейский патруль и доставил в отделение. Там из портфеля извлекли наше вооружение, и нам пришлось сознаться, кто мы и куда идем. Степенный дежурный сержант внимательно нас выслушал и разделил наши патриотические чувства, но поинтересовался, где нам удалось найти такую замечательную ракетницу. Пришлось все честно рассказать.

— Ладно, пацаны, — сказал сержант и отвел нас в пустую комнату. — Подождите здесь.

А через некоторое время зашел другой милиционер, взял нас за руки и повел к трамвайной остановке. С пересадкой мы доехали до Петровки, и наш провожатый привел нас в небольшое трехэтажное здание. Много позже я понял, что нас отвели в МУР.

Веселый человек с черным чубом, сдерживая смех, выслушал нашу фронтовую одиссею, потом принес два стакана чая, сахар и два куска хлеба с салом.

— Заправляйтесь ребята, а потом поговорим о ракетнице.

Мы, давясь и перебивая друг друга, рассказали, где и при каких обстоятельствах было найдено столь грозное оружие. Наш куратор куда-то вышел, приказав все съесть и выпить, а мы остались в маленькой комнате, на стене которой висел плакат: женщина в косынке поднесла палец к губам, ниже подпись: «Будь осторожен — враг подслушивает».

Мы прилично изголодались и съели все моментально. Позже, много позже я понял, что муровский опер отдал нам половину своего дневного пайка. Наш новый знакомый вернулся и предложил нам сделку:

— Ребята, мы сейчас прокатимся на машине к вам домой, пойдем на чердак, вы покажете место, где нашли ракетницу, а мы обещаем, что ничего не скажем родителям.

Так мы и сделали.

Спустя годы, когда я подружился с сыщиками с Петровки, в одном из застолий я вспомнил детскую историю 41-го года, и оказалось, что говорил тогда с нами замечательный сыщик Владимир Корнеев; это был его последний день в Москве, на следующее утро он ушел за линию фронта с диверсионной группой.

Еще через много лет, после грандиозного успеха фильма «Семнадцать мгновений весны», случилась весьма поганая история. Ко мне приехал крайне взволнованный композитор Микаэл Таривердиев — мы тогда с ним крепко дружили — и, чуть не плача от обиды, показал мне международную телеграмму. Текст ее, насколько я помню, был таким: «Поздравляю успехом моей музыки вашем фильме. Френсис Лей».

Телеграмму отправляли из Парижа. Вполне естественно, что о ней немедленно узнали в Союзе композиторов.

По Москве поползли грязные слухи. Микаэл, бесконечно талантливый, добрый, готовый всегда прийти на помощь даже малознакомому человеку, очень страдал. Тем более что в Союз композиторов начали приходить письма трудящихся.

Володя Корнеев тогда был начальником МУРа, и я привез к нему Таривердиева. Корнеев вызвал сотрудника и поручил ему разобраться. Первое, что удалось установить сразу: адреса на письмах возмущенных трудящихся оказались несуществующими; потом выяснилось, что Френсис Лей никогда не посылал подобной телеграммы.

Микаэл приехал ко мне и процитировал Михаила Ивановича Пуговкина, вернее, его героя Софрона Ложкина из фильма «Дело „пестрых“»: «МУР есть МУР».

Мне очень повезло. Когда я пришел на Петровку, 38, там еще не существовало никаких пресс-групп, я мог совершенно спокойно общаться с сыщиками. Тогда в МУРе работали в основном «штучные» люди, имевшие поистине необыкновенные биографии. На их долю выпало время репрессий, когда не щадили и милицию, борьба с уголовниками в 30-40-х годах, криминальный беспредел военных лет… Не хочу преуменьшать достоинства многих из тех, кто сегодня работает в МУРе, просто они живут в другое время. Сейчас в уголовный розыск приходят в основном из специальных институтов МВД и школ милиции. Люди, о которых я пишу, попадали туда иначе.

* * *

В 1940 году, после окончания десятилетки, Владимир Чванов ушел в армию. В те годы милиция не отлавливала призывников по подвалам, а матери гордились, что их сыновья — красноармейцы.

Через год кадровый боец Владимир Чванов уже воевал с немцами.

Ему не удалось узнать самого острого солдатского счастья — счастья наступления. На его долю достались поражения. Под Смоленском, в третьей атаке, он был тяжело ранен.

Медсанбат. Санитарный поезд. Тыловой госпиталь. В 1942 году он вернулся домой, на Самотеку. К дальнейшему прохождению службы в армии комиссия признала его негодным. Он попал в поломанную войной тыловую жизнь — в Москву карточек, Тишинского рынка, дороговизны и бандитизма.

Как хорошо я помню 42-й год! Видимо, есть особая память детства, которая хранит самые значительные события.

С наступлением темноты Москва погружалась во мрак. Город был полностью затемнен. Только в троллейбусах и трамваях горели синие лампочки. Темные улицы и мрачные проходные дворы сулили прохожим неисчислимые беды. Те, кто работал на заводах в ночную смену, обычно оставались там до рассвета: в городе шуровали уголовники. И хотя действовало еще постановление ГКО за подписью Сталина от 19 октября 1941 года, позволяющее расстреливать бандитов на месте задержания, это мало останавливало блатных…

Через месяц Чванова вызвали в райком комсомола.

— Направляем тебя в уголовный розыск. Пойдешь?

— А оружие дадут?

— Обязательно.

— Тогда пойду.

Его направили в 20-е отделение милиции в Марьиной Роще.

Марьина Роща со своими воровскими традициями, сложившимися сразу после революции, слыла в народе местом гиблым. Именно в это гиблое место и пришел служить помощником оперуполномоченного двадцатилетний Владимир Чванов. Оружия ему пока не дали. Нужно было отработать полугодовой испытательный срок, а красную книжечку с фотографией, печатью и указанием должности он получил.

Первый день службы начался спокойно. Перед этим оперативники повязали Котова и Степуна, известных в Марьиной Роще квартирных налетчиков. С утра все оперативники разбежались по адресам скупщиков краденого и подельников арестованных уркаганов. В отделении остались один оперативник и новый сотрудник — Володя Чванов. Ближе к обеду в комнату вбежал ошалелый опер:

— Слушай, как тебя…