Книга Феодора. Циркачка на троне - Гарольд Лэмб

Всё это мог сделать и Юстиниан, так же как делали Анастасий и Юстин, если бы не его безудержное воображение. Понимая, что сам находится в безопасности, он серьёзно сомневался в безопасности всей империи. Ему казалось, что Рим слабеет и умирает. Его великолепие не ослепляло крестьянского сына. Юстиниан смотрел на Рим, как на старика, жизнь которого поддерживается усилиями врачей.

Императору никогда не приходило в голову, что дело этого «старика» может быть продолжено кем-нибудь ещё. Он считал, что только величественный Рим способен править народами. Он долго размышлял, как же вернуть былое величие империи. В своих размышлениях Юстиниан находился под влиянием слов провидца и надписи, выбитой на статуе.

За три или более поколения до Юстиниана, когда племена вандалов подходили к Гиппону, учёный Августин, епископ Гиппона, как раз завершил книгу, над которой трудился, несмотря на тяжёлые времена. Он назвал её «Божий град». Августин умер прежде, чем вандалы захватили и разграбили город.

Юстиниан внимательно прочитал эту книгу. Божественно мудрый Августин понимал, что Римская империя разваливается и может прекратить своё существование. А Юстиниан, который теперь носил императорский пурпур, боялся той же судьбы для Константинополя. О великих римлянах времён праведного Катона и безжалостного Гая Юлия Цезаря Августин писал: «...горя на первых порах любовью к свободе, а затем пылая страстью к возвышению и славе, они достигли величайших вершин. Добившись свободы, они стали искать славы».

И это правда. Одно вело к другому. Ранний Рим стал военным диктатором, стремящимся к власти, а ещё позже – империей, правящей завоёванными народами. Казалось, Рим меняется, подобно хамелеону, но всегда стремится вернуться на круги своя. Август желал разделить власть с сенатом, однако безумный Нерон уничтожил этот орган власти. Затем сменилась ещё пара императоров. После этого Константин Великий признал, что должен делить власть с христианской церковью. Он сделал это признание лишь потому, что многие из его подданных перешли в новую веру, завещанную Спасителем. От модели «император—сенат» верховная власть перешла к модели «император—церковь». Какую форму она примет далее?

«Тот, кто дал власть Марию, дал её и Гаю Цезарю; тот, кто дал её Августу, тот наделил ею и Нерона, — так писал Августин. — Тот, кто дал власть христианину Константину, дал её и вероотступнику Юлиану, чьим одарённым умом овладело нечестивое любопытство».

Книга Августина вселяла надежду на то, что, когда стены земного Рима падут, спасшиеся найдут пристанище в невидимом граде спасения. Другими словами, граждане Александрии могут спастись в святых пустынях, о которых рассказывала Феодора.

И всё же население империи не выказывало ни малейшего желания бежать. Напротив, толпы людей вливались в Константинополь, чтобы узреть своего нового императора. Они не представляли мира без римского правления. Они верили, что Рим будет всегда, процветающий город под покровительством Господа.

Когда Юстиниан выезжал в императорской повозке, запряжённой белыми мулами, на главную улицу Мезе, то всякий раз его взору представал форум великого Константина. И всякий раз он смотрел на величественную статую основателя города, водружённую на тяжеловесную колонну из порфирита. Юстиниан наизусть знал надпись, которую Константин повелел высечь у основания статуи: «Христос, владыка и повелитель мира, Тебе я вручил этот смиренный город и этот скипетр и славу Рима. Правь и охрани нас от всяких бед». Константин верил, что Константинополь станет новой метрополией Рима. Но во времена его основателя город, вероятно, был более смиренным, а империя более могущественной. И всё равно долг Юстиниана, так же как и Константина, — хранить город от бед.

Чтобы встретиться с Феодорой за лёгкой дневной трапезой, Юстиниану нужно пройти на женскую половину дворца Дафны. Традиция требовала, чтобы у императрицы была собственная свита и прислужники. Юстиниан сам с ревнивой гордостью отбирал для неё всех слуг, начиная с казначея и заканчивая ключником. Феодора соглашалась с его выбором, казалось обрадованная заботой Юстиниана.

По привычке, а император скоро привык ко всему, что делал, он проходил по небольшому холму, поросшему деревьями, к охраняемым воротам дворца Дафны. И по привычке же он глядел на каменную башню маяка. Это был конечный пункт солнечных сообщений, где специальные сигнальщики следили за вспышками, расшифровывая сообщения, посылаемые с помощью зеркал с дальних границ. Эти вспышки предупреждали о набегах врагов или катастрофах.

Вскоре с неблагополучной восточной границы пришла весть о нежданной победе. По этому поводу взволнованный советник Прокопий написал: «За один день римляне одолели персов — давно не виданная победа».

Вероятно, этому способствовал покойный Юстин. Он приказал двум молодым воинам, мужу Комито и Белизарию, захватить Дарас, новую пограничную крепость. Они так и сделали с мужеством молодых, сообщив персидской армии о своём вторжении. При помощи тактики, доселе не описанной ещё ни в одной книге, Белизарий держал персов в кольце, в то время как из укрытия появилась целая армия гуннов, напавшая на врага.

Прочитав детальное сообщение о битве, Юстиниан покачал головой. Было ясно, что победу одержали наёмники-гунны, остатки могущественной армии Аттилы, а не римляне. Однако окрылённый небывалым успехом, он совершил невиданный поступок: назначил Белизария единым командующим вооружёнными силами на Востоке, минуя более опытных военачальников. Возможно, что если Белизарий выиграл эту битву, то выиграет и всю войну. Что и произошло в действительности. Новости с Востока показались Юстиниану добрым предзнаменованием своего собственного триумфа. Армии могли пополниться новыми силами.

В своём воображении он рисовал картину возрождения империи. Юстиниану казалось, что можно остановить распад государства: перестроить и сделать ещё более прочными мощные крепостные стены Феодосия Великого, устроить пограничные армии по новому образцу, изменить законы, чтобы восстановить порядок, потратить на вооружение деньги, которые сейчас тратятся на забавы богачей и зрелища для толпы. И более того, можно построить огромный флот, чтобы завладеть морскими путями, если суша занята врагом.

Таким образом, власть распределялась из столицы в провинции, а уже оттуда возвращалась бы вновь на благо города, как в былые дни величия. Юстиниану не приходило в голову, что народ восстанет против таких непомерных расходов и небывалой деятельности, даже если и надеется на возрождение римской славы, по крайней мере для своего поколения.

Летописцы Священного дворца сообщали, что новый автократ не был ни чиновником, ни военным диктатором, однако имел две особенности: во-первых, редко покидая дворец, он почти не отваживался выйти за пределы позолоченного бронзового портала, где вывешивались сообщения о происходящих событиях, во-вторых, Юстиниану была неведома усталость.

Его первая попытка изменить город не вызвала особого шума. Он просто захотел создать новый свод законов. Феодосий поступил так же, но с тем результатом, что его законники всё ещё трудились над древними рукописями гражданского права, указами и вердиктами. Потребовалась бы смена многих поколений, заметили законники, чтобы из такого множества текстов создать упорядоченный свод законов. Естественно, законники хотели, чтобы такая праздная жизнь продолжалась вечно, а доходы их были велики, поскольку только они одни могли разрешить противоречия между древними законами и новыми указами.