Книга Против либерализма к четвертой политической теории - Ален де Бенуа

Подобное движение имеет тенденцию к росту. Иссле­дование, проведенное в 1993 г. журналом Point, констати­ровало «возвращение буржуазного духа», живым вопло­щением которого был тогдашний премьер­министр Эдуард Балладюр: «Как никогда ранее, французы стремятся к без­ опасности и комфорту. Буржуазные ценности все более до­ минируют. Освобожденные от своего классового измере­ния, они стали скорее „социальной страховкой“, договором о консенсусе, общим законодателем беспокойных коллек­тивов. Весь мир движется к конвергенции неотменимых требований общества потребления и возрождения буржу­азных ценностей. Знаменитый лозунг 1968 года „беспре­пятственно наслаждаться“ принят и усвоен обществом. Нео­буржуазная культура превратилась в поиски комфорта»68.

Эти политические партии, институты, влияющие на обще­ ственное мнение, социальные группы соперничают друг с другом только в том, кто лучше других удовлетворит обе­ щания избирателям. Фактически все они стали «левыми прогрессистами». В современной Франции человек тем более буржуазен, чем более это позволяют ему материальные возможности. Обуржуазивание во Франции «левых голо­вастиков», во многом ответственных за крах гошизма как политического проекта, доказывает, что «орлеанизм» явля­ется направлением, по­прежнему разделяемым бомондом. Для того чтобы «новые буржуи» и «новые буржуинки» мо­гли выделиться в обезличенном мире, целиком построенном по стандартам буржуазного менталитета, они заимствуют «аристократические нравы» (впрочем, им доступны самые ничтожные и самые выхолощенные из них). несчастные женщины из среднего класса, наглотавшиеся таблеток, абор­ тированные, разведенные, несколько раз вышедшие за­ муж, ничуть не менее буржуазны, чем американские бизнес­ вумен или молоденькие девочки BCBG, присутствующие на телешоу69.

На первый взгляд, буржуа очень сильно изменился. Он уже ничем не напоминает идеал Бенджамина Франклина, идеал буржуа ханжеского, работящего и экономного. Мало общего в нем и с буржуа XIX в. — дорожащим репутацией, удовлетворенным и закомплексованным общепринятыми требованиями. Это динамичный, спортивный и даже бо­ гемный гедонист. Он очень далек от того, чтобы избегать чрезмерных трат, буквально одержим жаждой потребле­ния и стремится овладеть всеми техническими новинка­ ми. Будучи бесконечно далеким от самоограничения, он одержим культом «я», «короче говоря, в таких людях все подчинено наслаждению» (Пеги). Одновременно все эти технические гаджеты проникают и в его частную жизнь: мобильный телефон, факс, модем, видеоконференции, по­купка по Интернету, доставка на дом, интерактивные систе­мы и т. д. Все это позволяет ему быть в контакте с миром без соучастия в нем, оставаясь в коконе своего дома и ведя жизнь, в которой все является продолжением его теле­ команд.

Другой сущностный феномен данной эволюции состоит во всеобщем распространении кредита, позволяющем по­ новому использовать время в качестве товара. Отныне не только само время становится деньгами, но и деньги можно перенести в другое время, т. е. в будущее. Благодаря кредиту индивид может жить в виртуальном времени дольше, чем он живет в реальном. Буржуа старого стиля проповедовал сдержанность в расходах. Кредит позволяет, несмотря на рост сверхзадолженности, тратить больше, чем зарабатыва­ешь. Дэниэл Белл отмечает: «Протестантскую этику подо­ рвал не модернизм, но сам капитализм. Самым эффектив­ным инструментом разрушения протестантской этики было изобретение кредита. раньше для того, чтобы купить, нужно было вначале экономить, но с появлением кредитной кар­ точки все желания удовлетворяются немедленно»70.

Буржуа попросту создал свой собственный мир, в кото­ром прежние добродетели уже не воплощаются в конкрет­ных людях, поскольку их перенесли на глобальное обще­ство. Вот эта соотнесенность с обществом и позволяет по­нять современную эволюцию буржуазии. Отныне само общество должно вести себя рационально и рассудитель­но, заслуживать экономического и коммерческого доверия. Вернер Зомбарт очень хорошо показал это на примере предприятий: современный капитализм сохраняет все бур­жуазные добродетели, но отрывает их от людей и перено­сит на фирмы, которые отныне «приобретают все качества живых людей для того, чтобы демонстрировать правильное экономическое поведение»71. Теперь уже не обязательно, чтобы доверия заслуживал буржуа. За него эту функцию вы­полняет его предприятие. Государства в настоящее время являются всего лишь большими фирмами, управляемыми менеджерами и специалистами по управлению. То же самое происходит и с моралью: индивиды теперь не обязаны по всей строгости подчиняться моральным законам, так как само общество должно быть моральным и уважать «права человека». Буржуазия исчезла как класс для того, чтобы за­нять место общества и духа времени, сделав их буржуазны­ ми, и заставить всех разделять одни и те же страсти и фобии. В действительности буржуа не изменился. Под разны­ ми масками мы обнаруживаем одну и ту же сущность. на первый взгляд кажется, что закон наименьшего усилия про­тиворечит осуждению «праздности». если же вдуматься хорошенько, то он вытекает из того же самого принципа экономии и эффективности. Дух расчетливости и поиск наибольшего интереса присутствуют как в прежнем нако­пительстве, так и в нынешнем гедонизме. Тратят больше, но при этом всегда считают. Предаются расточительству, но не благотворительности. Короче говоря, во всех случаях ищут прежде всего пользу. Все члены общества приняли поведение рыночного торговца. Все изыскивают свою вы­ году. Все стремятся к идеалу индивида–собственника са­мого себя, к превосходству практического разума, культу новизны и рентабельности. Даже если мода занимает ме­сто общественного договора, настроение, создаваемое масс­ медиа, — общественного мнения, а press­book — коммер­ческих патентов, буржуа продолжает жить в мире кажимо­сти и обладания. Больше чем когда­либо буржуа стремится к извлечению наибольшей выгоды и для самооправдания старается убедить других в том, что его образ жизни — на­иболее оправданный и приемлемый. Более чем когда­либо он выдает исключение за правило, частное за универсальное. Более чем когда­либо ему чужды благотворительность, бес­корыстие, вкус бесполезного — то, что свидетельствует о вы­ходе человека за пределы сиюминутного товарного бытия. «То, что более всего характерно для буржуа наших дней, — писал еще Вернер Зомбарт, — это безразличие к проблеме судьбы и назначения человека. Человек полно­ стью выпадает из таблицы экономических ценностей. Интересуются исключительно процессом производства, транспортом, ценообразованием и т. д. Fiat production et pereat homo!»72 Сюда можно добавить слова Эмманюэля Берла: «Время последних людей, о котором предупреждал Ницше. Американский империализм победил без боя. Обуржуазивание пролетариата положило конец классовой борьбе»73.

Можно задать вопрос о том, является ли начало пост­ модерна концом эпохи классической буржуазности74, а так­ же о том, так ли уж бесконфликтно наше будущее социаль­ное бытие. не произойдет ли в нем расколов по новым лини­ ям? Сейчас мы наблюдаем раскол между крупной финансовой буржуазией мондиалистского типа и мелкой буржуазией, ассоциировавшейся на протяжении десятилетий с «нацио­нальным» капитализмом, исчезающим у нас на глазах. Гло­бализация экономики, развитие и рост коммерческих и по­среднических сетей, увеличивающаяся скорость этой эволю­ции, ведущей к росту безработицы и угрозам новых кризисов, вновь погружают средний класс в состояние беспокойства и неуверенности в будущем, в панический страх перед воз­можностью оказаться «на дне». В результате все большие массы бывших выходцев из среднего класса ощущают себя «пролетаризировавшимися» и «маргинализировавшимися», что ставит общество перед перспективой новых расколов. В ходе своей истории буржуазия подвергалась критике как сверху, так и снизу, как со стороны аристократии, так и со стороны народа. Мы уже говорили о том, что эти кри­тики порой были несходными и даже противоречивыми. Стоит отметить лишь, что в кастовой трехчастной системе изначального общества, описанного Жоржем Дюмезилем, буржуазия не соответствует ни одному из элементов. Сама она претендует на то, чтобы выполнять третью функцию — народа­производителя. Однако получение прибавочной стоимости из посреднических услуг не является прираще­нием полезного продукта. История последних восьми или десяти столетий показывает нам, что буржуазия, первона­чально бывшая ничем, позднее стала всем. Можно назвать ее классом, оторвавшим народ от аристократии, уничтожив­шим связи между ними и рассекшим социальное бытие. Буржуазия является во всех смыслах «средним классом», классом посредников. Эдуард Берт писал: «есть только две знати — знатные труженики и знатные рыцари. Буржуа, торгаш, человек лавки, банка, биржи, как и его собрат, по­ средник­интеллектуал, являются одинаково чуждыми как миру труда, так и воинскому миру. Именно поэтому они фа­тально осуждены на пошлость сердца и ума»75. Может быть, для того, чтобы выйти из этой пошлости, нужно восстано­вить в одно и то же время аристократию и народ?