Книга Homo Incognitus. Автокатастрофа. Высотка. Бетонный остров - Джеймс Грэм Баллард

Я общался с Воэном с того вечера до самой его смерти целый год, но вся суть наших отношений застыла в этих минутах, что мы провели на стоянке для врачей в ожидании Сигрейва и Хелен Ремингтон. Сидя рядом, я чувствовал, как моя враждебность уступает место почтению или даже подобострастию. Манера, с которой Воэн водил автомобиль, проявлялась во всем – он по очереди был агрессивным, рассеянным, чувствительным, неуклюжим, увлеченным и бесчеловечным. «Линкольн» потерял вторую передачу в автоматической коробке – сорвалась, как потом объяснил Воэн, во время дорожных гонок с Сигрейвом. Временами на Вестерн-авеню он тормозил все движение на скоростной полосе, держа скорость десять миль в час, пока не переключится поврежденная трансмиссия. Воэн мог застыть, как паралитик, и дергать руль, пока машина неслась к заднему бамперу такси у светофора, – а в последний момент тормозил, вспомнив, что он водитель.

С Хелен Ремингтон он обычно разговаривал просто и иронично, но иногда становился вежливым и почтительным, грузя меня бесконечными исповедями в туалетах отелей аэропорта, допрашивая, будет ли она лечить жену и маленького сына Сигрейва или его самого. Потом, отвлекшись на что-то, Воэн мог с презрением отзываться о работе Хелен и вообще о ее профессионализме. Даже после их романа настроение Воэна легко перескакивало с любви на долгие периоды скуки. Он сидел за рулем машины и смотрел, как Хелен идет к нам от офиса иммиграционной службы, а глаза холодно выискивали места желанных ранений.

Воэн откинулся на спинку сиденья, расставив ноги и положив ладонь на тяжелую промежность. Бледность рук и груди, шрамы, размечавшие кожу, придавали его телу нездоровый металлический блеск, как у порванного винила в салоне машины. Зарубки на плоти, как следы зубила, отмечали яростные объятия смятого салона; эту клинопись оставили разбитые циферблаты приборов, сломанные рычаги коробки передач и выключатели подфарников. Это был язык боли и чувственности, эротики и страсти. Отражение фар высвечивало полукружие пяти шрамов у правого соска – места для пальцев руки, которая возьмет его за грудь.

В туалете отделения травматологии я стоял у писсуаров рядом с Воэном. Взглянув на его член, я удивился, что на нем тоже есть шрам. На головке, которую Воэн держал указательным и средним пальцами, выделялась особая линия, словно канал для дополнительной спермы или влагалищной смазки. Что за часть некой разбитой машины пометила член Воэна? Ужасно возбуждающий шрам занимал мои мысли, пока я шел за Воэном к его машине мимо расходящихся посетителей больницы. Изгиб шрама, как наклон стойки лобового стекла «Линкольна», отражал кособокое и навязчивое движение Воэна по просторам моего разума.

Глава 10

Над нами, вдоль насыпи автострады, фары машин освещали вечернее небо, как лампы, развешанные вдоль горизонта. Со взлетной полосы в четырехстах ярдах слева от нас в небо уходил авиалайнер, цепляясь нервными двигателями за темный воздух. За ограждением периметра из некошенной травы торчали длинные ряды металлических столбов. Полосы посадочных огней образовывали квадраты электрических полей, напоминающих кварталы ослепляющего города. Я ехал за машиной Воэна по пустынной вспомогательной дороге. Строительная зона южной окраины аэропорта, неосвещенный район трехэтажных жилых домов для сотрудников авиакомпаний, недостроенных отелей и автозаправок. Мы миновали пустой супермаркет; фары высвечивали горы белого строительного мусора на обочине.

Впереди замаячила шеренга уличных фонарей, отмечающих границу этой зоны транзита и развлечений. Сразу за ними, на западной окраине Стануэлла размещались автомобильные кладбища и свалки. У маленькой автомастерской стоял припаркованный двухъярусный трейлер, перевозящий разбитые машины. Сигрейв занял заднее сиденье машины Воэна, и какие-то знакомые стимулы с трудом пробивались в его утомленный мозг. Всю дорогу от больницы он сидел, привалившись к дверце; его вытравленные волосы в свете моих фар напоминали нейлоновое руно. Рядом с ним сидела Хелен Ремингтон и время от времени оборачивалась посмотреть на меня. Она настояла, чтобы мы проводили Сигрейва до дома – явно не доверяла намерениям Воэна.

Мы въехали на дворик гаража и торгового зала Сигрейва. Его бизнес, похоже, знавал лучшие времена – в те дни, когда Сигрейв блистал в качестве гонщика. Он торговал гоночными и тюнингованными автомобилями. За немытыми окнами торгового зала виднелась фибергласовая копия гоночного «Бентли-брукландс» тридцатых годов.

Ожидая, когда можно будет уехать, я наблюдал, как Хелен Ремингтон и Воэн ведут Сигрейва в его гостиную. Гонщик-каскадер неуверенно разглядывал дешевую мебель из кожзаменителя, постепенно узнавая собственный дом. Он прилег на диван, а его жена насела на Хелен, которую, как доктора, видимо, считала виновной в самочувствии пациента. И почему-то Вера Сигрейв ни в чем не винила Воэна, который – я узнал об этом позже, а ей-то уже должно было быть известно – явно использовал ее мужа в качестве подопытного. Приятная беспокойная женщина лет тридцати собирала волосы в африканские косички. И все это время за нами следил ребенок, застряв между ее ног; его пальчики гладили два длинных шрама на бедрах матери, открытых мини-юбкой.

Воэн, погладив по талии Веру Сигрейв, продолжающую допрос Хелен Ремингтон, прошел к сидящему на диване напротив трио. Мужчина, телепродюсер, снимавший первые программы Воэна, одобрительно кивал, слушая рассказ Воэна об аварии Сигрейва, но уже остекленел от косяка, который курил, и не в состоянии был сосредоточиться на программе. Рядом на диване сидела остролицая молодая женщина, готовящая новый косяк; когда она завернула кусочек смолы в серебристую фольгу, Воэн достал из кармана брюк медную зажигалку. Женщина подогрела смолу и высыпала порошок в сигаретную гильзу, ожидающую в закаточной машинке у нее на коленях. Эта работница детской службы стануэллского социального отдела давно дружила с Верой Сигрейв.

На ногах женщины виднелись шрамы, как от газовой гангрены – бледные круглые впадины на коленных чашечках. Она заметила, что я смотрю на шрамы, но даже не подумала прикрыть ноги. Рядом с ней на диване лежала хромированная трость. Обе лодыжки были захвачены стальными зажимами ортопедического аппарата, а по напряженной талии было ясно, что женщина носит и какой-то медицинский корсет. Женщина выкатила сигарету из машинки, глядя на меня с явным подозрением. Я понял, что ее враждебность вызвана предположением, что я не попадал в автомобильные аварии, как Воэн, она сама и Сигрейв.

Хелен Ремингтон тронула меня за руку.

– Сигрейв… – Она показала в сторону неуклюже развалившегося на диване блондинистого каскадера. Он ожил и теперь в шутку пихал маленького сына. – Завтра, похоже, на студии затеваются гонки. Можете его остановить?

– Обратитесь к его жене. Или к Воэну – похоже, он тут верховодит.

– Вот уж не стоит.

Телепродюсер крикнул:

– Сигрейв дублирует всех актрис! И все из-за очаровательных белых локонов. А если брюнетка, а, Сигрейв?

Сигрейв щелкнул сына по крохотному пенису.

– Да в задницу их. Свернуть маленькую свечку из гашиша и запихать своим шомполом. Два в одном. – Сигрейв инстинктивно взглянул на грязные ладони. – Я бы их всех поимел в тех машинах, на которых приходится ездить. Что скажешь, Воэн?