Книга Неуловимый граф - Барбара Картленд

Он был чувствительный и в то же время высокомерный, любезный и властный, необыкновенно способный и энергичный, верный друг и мстительный злопамятный враг.

В отличие от графа он был страстным, чрезвычайно азартным игроком и потерял двадцать семь тысяч фунтов, когда Таррар лорда Скарборо выиграл скачки в Сент-Лежере в тысяча восемьдесят двадцать шестом году.

Тем не менее он прекрасно разбирался в лошадях, и знания его в этой области были столь бесспорны, что всего лишь год спустя его брат поручился за него, и ему выдали ссуду в триста тысяч фунтов, чтобы он мог открыть собственный манеж и конюшни.

Граф был весьма доволен также, встретив министра иностранных дел лорда Пальмерстона в числе гостей.

Лорд Пальмерстон был, правда, намного старше графа, но в душе его и в характере оставалось всегда что-то юношеское, что позволяло ему легко заводить дружбу с самыми различными людьми любого возраста.

У него был громкий, раскатистый смех заносчивого и самоуверенного либерала-вига, спокойная, крепкая натура и веселая, неукротимая страсть к женщинам и разгулу.

С женщинами лорд Пальмерстон был неизменно предприимчив и смел, и все радовались, что королеве, к счастью, ничего не известно о ночных похождениях ее министра иностранных дел в Виндзорском замке.

Здесь присутствовало также несколько довольно важных персон, членов парламента, а кроме них, как и следовало ожидать, множество аристократов, весьма авторитетных фигур в кругах любителей скачек.

Бегло осмотрев собравшихся, граф решил, что ему предстоит приятно провести время; еще более убедило его в этом предположении присутствие среди гостей множества молодых очаровательных замужних дам; с некоторыми из них у него уже были короткие и легкие любовные связи.

Вообще-то молодежи в доме было не так уж много, если не считать двух дочерей леди Чевингтон — герцогини Фрамптон и маркизы Нортхау с мужьями, а также Калисты.

Граф и лорд Яксли не встретили ее сразу по приезде в имение, но вечером, когда они спустились к обеду, она уже была в гостиной.

В своем отлично сшитом первоклассным портным вечернем костюме граф выделялся даже в этом избранном обществе; костюм сидел как влитой на его мощной, статной фигуре, и не было женщины, которая не бросила бы на него одобрительный или восхищенный взгляд, когда он пробирался поближе к хозяйке дома.

Она представила его нескольким мужчинам, с которыми он до сих пор еще не был знаком, а затем, с какой-то особой, как ему почудилось, ноткой в голосе, произнесла:

— Кажется, вы еще не знакомы с моей дочерью Калистой?

Девушка присела в реверансе, граф вежливо поклонился.

Он не ошибся — Калиста оказалась действительно очаровательной, первое впечатление не обмануло его.

На ней было серебристо-белое очень изящное платье, достаточно скромное для девушки, которая только что начала выезжать в свет, и в то же время такое изысканное и элегантное, какими бывают только очень дорогие наряды.

Длинные светлые локоны обрамляли ее маленькое, нежное личико; огоньки свечей бросали на ее волосы красноватые отблески, а зеленовато-серые глаза смотрели на графа с нескрываемым презрением.

Она быстро отвернулась от него, прежде чем они успели обменяться хоть словом, но граф был уверен, что за обедом она сядет рядом с ним.

К его великому удивлению, Калиста оказалась на противоположном конце стола, и ему не пришлось скучать в обществе милой и остроумной жены престарелого лорда, которая еще года два назад привлекла его внимание и с которой у него была тогда короткая, но пылкая связь.

Еда, как он и ожидал, была изумительна За каждым стулом стоял слуга, подававший все новые кушанья, и даже самый тонкий знаток и ценитель вин не нашел бы, на что пожаловаться.

После обеда джентльмены остались в столовой, засидевшись за своим традиционным бокалом портвейна, а когда они наконец присоединились к дамам в гостиной, граф заметил, что Калисты уже нет среди них.

Вся эта история с коварными планами ее матери — не более чем фантазия, игра девического воображения, решил граф и, усевшись за карточный стол, забыл обо всем на свете.

На следующий день предстояли большие скачки, поэтому дамы довольно рано удалились в свои спальни; но граф еще долго оставался в гостиной, обсуждая достоинства и недостатки лошадей и до глубокой ночи споря о том, кто завтра выйдет победителем.

В конце концов, почти с неохотой, так как разговор был необыкновенно интересным для него, граф все же поднялся в свою спальню и, обменявшись с лордом Яксли еще несколькими словами, вошел, прикрыв за собой дверь.

У графа была одна особенность — он не любил, чтобы слуга по ночам дожидался его возвращения. Для человека его положения и с его состоянием принято было иметь одного, а то и двух слуг, которые помогали бы ему раздеться перед сном, надеть ночную рубашку и, наконец, дождавшись, пока он ляжет, погасили бы свет в спальне.

Однако графа только раздражало такое излишнее внимание и забота.

— Я всегда дожидался, пока ваш отец ляжет, милорд, — пытался протестовать его старший камердинер.

— Отец мой был уже пожилым человеком, он дожил до преклонных лет, а потому, без сомнения, нуждался в твоей помощи, Трэвис, — успокаивал его граф. — Мне, однако же, неприятно, задерживаясь по ночам в гостях, знать, что тебе из-за меня придется лечь еще позже.

— Но это входит в мои обязанности, милорд.

— И все-таки решать буду я, — возразил граф. — Если я захочу, чтобы ты дождался меня, я предупрежу тебя заранее или позвоню в колокольчик. Во всех остальных случаях ты должен только все приготовить, а я уж сам о себе позабочусь.

Он понимал, что его независимое поведение больно ударяет по самолюбию камердинеров, ставя их на один уровень с другими слугами в доме. Они боялись, что те могут заметить, как хозяин отдалил их от себя, и посмеяться над ними, обвинив к тому же в недостаточном внимании и заботе о нем.

И все же граф оставался непреклонен.

Иногда вернувшись вечером в свою спальню, он любил еще почитать перед сном, сидя в кресле не раздеваясь, и он чувствовал, что присутствие камердинера за спиной только раздражало бы его.

Войдя в отведенную ему спальню, граф отметил, что обставлена она красиво и со вкусом.

Он еще не был в этой новой, наиболее пышной и величественной части здания, которая, как он знал, называлась «Елизаветинским флигелем»; в ней было какое-то скрытое невыразимое очарование.

В действительности флигель этот был когда-то центральной частью первоначального строения, впоследствии обновленной и перестроенной. Стены снаружи были облицованы красным кирпичом и прорезаны высокими готическими окнами.

Потолки в комнатах были низкие, широкие дубовые кровати покоились на четырех столбиках и были прикрыты пологами, а стены были отделаны деревянными панелями, которые с годами приобрели чудесный красновато-коричневый оттенок мореного старого дуба.