Книга Текстообработка (исполнено Брайеном О'Ноланом, А. А. и К. К.) - Кирилл Корбин

Кирилл Кобрин

Нет

После того, как меня убили, я был помещен жить сюда. Место вполне нормальное – не сильно отличающееся от того, где я обитал раньше. Не исключено даже, что именно здесь я и жил, но теперь уже не вспомнить. Мне было сказано, что вот здесь ты и останешься. Или «Вы останетесь»? Не помню. Ни того, кто это говорил, ни как ко мне обращались. Впрочем, обращались со мной вполне неплохо, могли бы и хуже. Гораздо хуже, если вспомнить, что со мной сделали там, до этого. С другой стороны, совершенно невозможно сказать, что же со мной сотворили там; все это могло привидеться в здешней моей дремоте: удар тяжелым цилиндром, повергнувший меня наземь, мое горло, разрубленное лезвием лопаты. Кажется, раны мои при мне, но они не болят, да и есть ли они? я не разматываю тряпок на шее. Что же до огромной шишки на голове, то не заработал ли я ее уже здесь? Или до того? Кто знает, не родился ли я уже с ней?

В общем, я сижу здесь не знаю сколько времени, пью чай и думаю. Все не так уж плохо и сложилось, если рассуждать начистоту. Кем я был до того? И слов-то не найти. Мерзким старикашкой, скрягой, заедавшим жизнь окружающих? Быть может. Но, согласитесь, в этом есть какое-то противоречие: не мог же я быть старикашкой всегда. Наверное, я был и ребенком, и юношей, и даже взрослым мужчиной в расцвете сил. Так-то оно так, но я этого не помню. Совсем не помню. Родители? Друзья? Любимая? Дети? Враги? Сколько ни перетряхиваю содержание попорченной своей головы, ничего не помню. На каждый вопрос всегда один и тот же ответ – нет. Не помню. Не знаю. Не было. Чтобы удержать в старой башке хотя бы это, я придумал историю. История проста. Будто бы я когда-то, когда не был еще мерзким старикашкой с перерубленным лопатой горлом, жил в полную силу и дышал полной грудью. Это сейчас я почти не дышу – много ли надо человеку, сидящему в углу комнаты давно уже необитаемого, заколоченного дома, который, возможно, и принадлежал ему когда-то? Верно, совсем немного. Иногда мне кажется, что я вообще не дышу, что силы мои поддерживает только жидкий чай, который странным образом у меня есть всегда. А дышать… Совершенно излишнее занятие. По крайней мере, халат, в который завернуто мое тело, совершенно не колышется, складки на нем – красивые складки, что там говорить – похожи на мраморные, будто у статуи. Даже когда я протягиваю руку за чайником, они остаются недвижимы. Значит, и грудь моя не вздымается от дыхания, если только не предположить, что весь необходимый мне кислород содержится в чае. Я много размышляю об этом, но недостаток образования не дает мне разрешить эту загадку. Если бы я знал химию или, к примеру, биологию, если бы я когда-нибудь учился им, тогда другое дело. Тогда я бы точно знал, есть ли в чае кислород, дышу ли я, что со мной происходит. А так я наталкиваюсь на неразрешимый вопрос в самом начале размышления и вынужден все время идти по кругу.

Да, так вот об истории, которую я придумал, чтобы не забыть хотя бы то, что осталось у меня в голове, мое вечное нет. Будто бы некогда я жил в полную силу и дышал полной грудью. Смешно, не правда ли? Я уже совсем не помню, что это такое, но придумал, что оно – было. То есть, они были, полная сила и грудь, полная кислорода, или чем там дышат, не знаю. Есть ведь слова, не правда ли? и они вполне могут заменить знание. Итак. Я раскладываю на столе слова «полная сила» и «полная грудь» и перемешиваю их. Игра не очень занимательная, так как фишек всего две, но мне выбирать не приходится. От стука этих фишек во мне возникает какое-то странное чувство, даже не волнение, а проблеск волнения, будто жалкий закат за не мытым уже многие годы окном в комнате, где я живу. Впрочем, откуда я знаю, что это именно закат? Отчего не восход? Я же не знаю, на какую сторону света обращен этот дом, я даже не знаю, дом ли это вообще, – за пределами моей комнаты я не бывал никогда. Раньше, когда я жил в полную силу и дышал полной грудью, я много путешествовал и всегда мог сориентироваться, где восток, где запад, где север и где юг. Я даже умел определить, откуда дует ветер.

Когда я в своих рассуждениях дохожу до этого пункта, то всегда задаю себе один и тот же вопрос. Откуда я вообще знаю, что много путешествовал? С чего я это взял? Не провел ли я все свое детство, юность, взрослую жизнь, старость в одном и том же месте? В одном и том же населенном пункте? В одном и том же доме, например, вот в этом самом? Что же, на это у меня есть ответ. Если я решил, что жил в полную силу и дышал полной грудью, то я точно так же могу решить, что много путешествовал. Ведь согласитесь, человек, который живет в полную силу, который дышит полной грудью, чаще всего много путешествует. Сказавши «А», следует сказать «Б». Можно, конечно, представить себе домоседа, нашедшего массу интересных занятий в своем углу. К примеру, он собирает марки. Или почтовые открытки. Ему не нужно много путешествовать, так как весь мир умещается у него на ладони: вот он, крохотный четырехугольник с волнистым краем, а на нем – название экзотической страны. Или другой четырехугольник, побольше, с ровными краями, справа в верхнем углу – тот самый маленький четырехугольник, о котором я только что говорил, но помимо него там есть много чего еще. И картинка. И что-то написанное от руки. И штамп. Вот он, весь мир у тебя в руке.

Но скажу честно – это не для меня. Раз уж живешь в полную силу и дышишь полной грудью, то лучше путешествовать самому, а не сидя в своем углу с бумажными четырехугольниками в руках. Это я называю настоящей жизнью – знать стороны света, побывав там, на севере, юге, востоке и западе, собственной кожей почувствовав, чем, скажем, северо-восточный ветер отличается от юго-западного. Я уверен, что когда-то выбрал именно этот путь. По крайней мере, так рассуждать логичнее, чем предполагать обратное. Мне же сейчас ничего, кроме логики, не остается, только слова, которые я могу складывать так и эдак, пустые фишки, ничего больше. Но мне этого вполне достаточно. Я неприхотлив: халат, чай, кресло; очень давно мне ничего больше не нужно. И я подозреваю, что не нужно было никогда.

Но я опять забыл об истории, которую я сочинил. Я всегда о ней забываю, увлекшись этой ерундой с марками и открытками. Как представлю себе их – когда-то яркие, пестрые, сейчас пожелтевшие от времени, как этот рассвет или закат в моем окне, – сразу забываю, что же хотел рассказать. Кому рассказать? Здесь я тоже попадаю в тупик, сколько ни пытайся его обогнуть. Если есть история, значит, она должна быть рассказана кому-то. Но я же здесь один, в этой комнате, в этом доме, если это, конечно, дом. Собеседников у меня нет. Когда-то, когда я жил в полную силу и дышал полной грудью, у меня было множество собеседников. Я был уморительным рассказчиком, вот что я вам скажу. Народ в пивной просто животики надрывал от моих историй. Я веселил служанку розыгрышами. Друзья наперебой зазывали меня в гости. Сейчас совсем другое дело. Я совершенно один, не считая, конечно, того, или тех, с кем я сейчас веду беседу. Ведь я с кем-то сейчас говорю, не так ли? Если бы это было не так, то и разговора бы не было – а я ведь уже столько времени треплюсь без умолку. Вы, конечно, можете сказать, что я веду беседу с самим собой. Верно. Но доказать это невозможно – так же, как и доказать, что я с кем-то сейчас вот говорю. Значит, мое утверждение можно – нет, не можно, а нужно – принять на веру, просто добавить фишек на этот стол. Вот их уже набралось немало: и «жить в полную силу», и «дышать полной грудью», и «путешествия», и «собеседники». Есть с чего начать историю.