Книга Приемный ребенок. Жизненный путь, помощь и поддержка - Татьяна Панюшева

Кроме физиологических проблем, ранняя младенческая депривация приводит к нарушению формирования механизмов привязанности. Для детей из домов ребенка характерна уже упоминавшаяся «размытая привязанность». В этом случае не закрепляется сам механизм формирования близких отношений со значимыми людьми из-за их отсутствия. Потребность в привязанности сохраняется в силу того, что она врожденная, однако способность устанавливать постоянные отношения близости может нарушиться. Дети-«отказники» часто начинают называть «мамой» нянечек и воспитательниц. Может показаться, что для ребенка лучше иметь возможность хоть кого-то называть «мамой», чем не иметь такой возможности вообще. Однако в процессе таких отношений у ребенка формируется соответствующее представление о том, кто такая «мама»: это женщины, которые заботятся о бытовых потребностях ребенка, они могут уходить и приходить или пропадать совсем. Очевидно, что при дальнейшем семейном устройстве неизбежным образом возникают проблемы из-за расхождения между сложившимся у ребенка представлением о родительских ролях и тем, что ему предлагается в приемной семье. Например, приемных родителей может травмировать то, что ребенок не выделяет их как «значимых взрослых», может уйти с любым посторонним человеком на прогулке, ко всем идет на руки и т. д., и это может продолжаться достаточно длительный период времени (год, два). Некоторые семьи впадают в отчаяние, решив, что они не имеют никакого значения для своего приемного ребенка и что так будет всегда. Бывает, это становится причиной возврата ребенка в учреждение.

Кроме физиологических и эмоциональных последствий родительской депривации важно учитывать психологический фактор «ничейности». С возрастом дети-«отказники» в учреждениях осознают то же самое, что и дети, изъятые из семей: то, что у них нет своего дома и своих родителей, и что этим они отличаются от других людей. Отсутствие информации о прошлом и каких-либо представлений о родителях приводят к тому, что дети сначала пытаются фантазировать, сочиняя себе «альтернативную историю» или заимствуя жизненные факты из рассказов других детей, а в подростковом возрасте переживают настоящий кризис идентичности, буквально озвучивая следующее: «Я не знаю, кто я и откуда. Я никто». Это не всегда так драматично и очевидно на первый взгляд, но обязательно проявляется в индивидуальной работе с ребенком.

В отличие от детей-«отказников» дети из неблагополучных семей обычно все же имеют опыт близких отношений со взрослыми. Их проблемы в формировании привязанности могут быть связаны с иными причинами: последствия жестокого обращения и пренебрежения со стороны взрослых. Но при этом опыт установления и поддержания отношений со значимым взрослым, на который можно опираться при помещении в новую семью, у них все же есть. Чаще всего их способность к привязанности остается сохранной, а нарушения в формировании привязанности возможно скомпенсировать.

пример:

Мальчик Дима попал в детский дом в возрасте семи лет. В раннем детстве он был усыновлен, но семья оказалась неблагополучной, приемных родителей впоследствии лишили родительских прав за пренебрежение интересами ребенка и алкоголизм. В процессе изъятия кто-то из взрослых сказал ребенку буквально следующее: «Ты не переживай, они все равно тебе не настоящие родители, они тебе не родные». До этого ребенок не знал о том, что он приемный. При попадании в детский дом было отмечено, что мальчик социально и интеллектуально сохранен, и вел он себя в такой сложной ситуации достаточно спокойно и адекватно. Довольно скоро он начал выражать желание попасть в другую приемную семью. Отсутствие на тот момент достаточного опыта работы с детьми, переживающими утрату, не позволило специалистам правильно оценить происходящее. Ребенок находился в фазе отрицания процесса переживания утраты. И его внешнее спокойствие и безразличное отношение к случившемуся являлись просто шоковыми реакциями, а не подлинным равнодушием. Мальчику достаточно быстро нашли семью, однако спустя два месяца ребенок, у которого прекрасно складывались отношения с приемной мамой, начал портить вещи в доме, стал провоцировать конфликты «на пустом месте» и в конце концов собрал чемодан и сказал: «Отвези меня обратно в детский дом, иначе я тут все разнесу!» И это не было обычным «кризисом адаптации» (про адаптацию см. главу «Адаптация ребенка в приемной семье», часть 3). Агрессия в данном случае являлась проявлением острой фазы переживания потери, и разрыв отношений был неизбежен, как логическое завершение отреагирования утраты предыдущей семьи. Очень важное правило, известное людям, которые занимаются профессиональным семейным устройством: нельзя помещать в приемную семью ребенка, находящегося в процессе переживания горя. Это не лекарство для исцеления ребенка, а значительный риск того, что отношения с новой семьей могут не сложиться, и для ребенка это станет закреплением механизма утраты семьи и повторной травмой.

Последующая работа специалистов с ребенком привела к тому, что выяснилось: мальчик сомневался в том, что его усыновители действительно были его приемными родителями. Поскольку он жил в этой семье, сколько себя помнил, и ему никогда не говорили о том, что он приемный, а благодаря «тайне усыновления» у специалистов детского дома никаких сведений о его кровных родителях не было, у Димы сложилась собственная версия произошедшего. Он думал, что это были его кровные родители, которые просто разлюбили его и решили от него отказаться, заявив, что они ему не родные. Мальчику было проще считать так, чем поверить, что взрослые дважды не захотели быть его родителями и заботиться о нем по непонятным причинам. Восстановление доверия в отношениях ребенка с персоналом детского дома, психологическая помощь ему в переживании утраты заняли около года. Прояснение личной истории Димы, восстановление последовательности событий, работа с трудными чувствами (обида, боль, гнев), формирование позитивной модели будущего составляли основную часть реабилитационной работы. В результате эмоциональное состояние мальчика стабилизировалось, однако, несмотря на просьбы мальчика найти ему семью, две последующие попытки семейного устройства были неудачными. Каждый раз Дима провоцировал разрыв отношений. Двойной отказ, пережитый ребенком, привел к формированию амбивалентной привязанности: ребенок хотел и искал родительской любви, но попадание в семью для него автоматически означало грядущий разрыв отношений. И чтобы не дожидаться, пока его бросят, мальчик предпочитал разрывать отношения сам. Это не было сознательной стратегией, но все усилия специалистов по улучшению ситуации не принесли результата. Симпатичного, интеллектуально сохранного и социально адекватного мальчика оказалось невозможно устроить в семью. В подростковом возрасте, когда возникает сознательная задача формирования собственной личности, особое значение приобретает тема идентичности. «Кто я?», «Чей я?», «Какой я?» и т. д. – эти вопросы приобретают особую важность. У Димы в этом возрасте началось резкое ухудшение поведения, он перестал учиться. На резонный вопрос специалиста о том, почему он все это делает, мальчик ответил: «А зачем? Какой в этом смысл? Учиться, хорошо себя вести… зачем?» И на вопрос: «То есть для тебя потерялся смысл происходящего? Ты сам растерян?» – тринадцатилетний мальчик ответил: «Ясам потерялся. В космосе». Дальнейший разговор с подростком выявил, что для него ощущение потерянности и дезориентации связано с отсутствием реальной информации о его происхождении, о тех людях, от которых он произошел. В этот раз, в отличие от предыдущих попыток, специалистам удалось найти сведения о кровной семье мальчика, узнать их имена, а также реальную дату рождения Димы, которая была изменена при усыновлении. Сами по себе эти факты ничего не меняли в повседневной жизни Димы. Также они не содержали чего-то приятного для него. Однако когда его спросили, как он себя чувствует, узнав все это, он сказал, что это определенность, правда про него, и что он чувствует себя каким-то более значительным, настоящим. Через некоторое время у Димы восстановилась успеваемость, а поведение практически сразу после проведенной работы изменилось к лучшему. В семнадцать лет, незадолго до выпуска из семейной группы детского дома, в которой мальчик остался после прекращения попыток устройства в семью, Дима стал выражать желание разыскать свою кровную мать. Задача специалистов была не в том, чтобы «разрешать» или «запрещать» уже самостоятельному человеку делать то, что он считает нужным. Задача была в обеспечении психологической защищенности молодого человека в данной ситуации: чтобы он понял свои ожидания от этой встречи и заранее продумал варианты развития событий с их возможными последствиями. В том числе обсуждались вопросы физической и психологической безопасности. Для Димы очень важно было перейти от своих идеалистических желаний признания и принятия со стороны матери к рассмотрению всех других возможных вариантов развития событий: «не узнает»; будет пьяна; среагирует равнодушно; расплачется; будет агрессивна и т. п. Ролевые игры и беседы позволили последовательно рассмотреть разные варианты поведения мамы при встрече с ребенком, от которого она когда-то давно отказалась, а также возможные причины этого поведения. Важно было обсудить с подростком его ответные чувства, которые у него могли возникнуть в каждом из этих случаев. В результате в ходе этого взаимодействия мальчик частично получил необходимое для него переживание того опыта, который он искал. Кроме того, его представления о возможной встрече стали более реалистичными, и психологически он был в большей степени готов к тому, как могла пройти встреча. Мальчик принял решение написать письмо своей кровной матери – как вариант наиболее дистантного и безопасного для них обоих первого объяснения. Он понял, что ему очень важно высказаться самому, даже в том случае, если он не встретит понимания. Мать на его письмо ничего не ответила. Также мальчик постарался разыскать информацию в интернете о своем кровном отце и выяснил, что тот уже умер. На вопросы специалистов, не лучше ли было бы для него всего этого не знать, Дима выражал однозначное мнение: «Я нормальный человек, и я хочу знать о себе то, что есть. Это важно для моего самоуважения и чувства собственного достоинства».