Книга Лучик надежды - Миранда Дикинсон

Рэни Сильвер жила в этой мечте пятидесятых. Мэтти знала об этом наверняка из того, что уже успела от нее узнать.

«Если я смогу постичь мир Рэни, слушая ее воспоминания, то, не исключено, это сможет помочь мне найти надежду в моей собственной жизни», – подумала женщина, проходя мимо дорогóй до смешного кондитерской, где продавались сласти ручной работы, и улыбаясь при воспоминании о контрабанде, пронесенной для Рэни.

– В школе я училась плохо, – призналась Рэни, когда она и Мэтти сидели в Боувеле на лавочке перед небольшим прудом с уточками.

Женщины крошили и бросали кусочки еще не остывшего круассана местным пернатым, которые явно умели ценить всякие вкусности и прочие радости жизни.

– Никогда не умела подчиняться приказам других. Я научилась читать, считать и писать собственное имя. Это давалось мне легко, а вот с тригонометрией у меня были настоящие трудности. Когда же устраивался рождественский вертеп, мне всегда доставались главные роли. Подозреваю, что директор нашей школы тоже был в числе моих ранних поклонников. Из-за этого моя мама угрожала рассказать соседкам о его шашнях с миссис Оллереншоу, которая работала в магазинчике на углу. Видите, девушке всегда полезно иметь друзей в нужное время и в нужном месте.

– А после школы вы пошли работать?

– Этого хотел мой отец. Он не горел желанием сбагрить меня какому-нибудь парню, как случилось со многими из моих школьных подруг. Его мама работала прислугой с двенадцати лет, и отец считал, что именно это сделало из нее ту, которую он уважал. Ну а мне не хотелось быть психичкой с деспотичным складом ума, какой была моя бабуля, поэтому у меня имелись собственные планы.

– Чего вы хотели?

Глаза Рэни блеснули за затемненными вариофокальными линзами очков.

– Хотела запрыгнуть в первый же поезд и уехать подальше от дома. Так, в сущности, и вышло. Я соврала, сколько мне на самом деле лет, и упросила водителя грузовика, который вез муку, отвезти меня в Бирмингем. Там я уговорила торговца печатными машинками взять меня с собой в Лондон. На вокзале Кингс-Кросс я познакомилась с девушкой из Скегги. В Шордиче[29] у нее жила двоюродная сестра, мечтающая стать актрисой. Девушка приехала к ней в гости и предложила мне место на полу, чтобы провести ночь. Я прожила там три дня, потом девчонка уехала, а ее сестра предложила мне свободную комнату в обмен на уборку. Ну, я была младшей в семье. Восемь братьев и сестер. Мама заставляла меня мыть крыльцо уже в пять лет. В восемь я смазывала дегтем петли калитки, а с девяти стирала белье.

– Ух ты!

Рэни пожала плечами. Медные пуговицы на нефритово-зеленом шерстяном жакете сверкнули на солнце.

– Там, где я родилась, люди не чурались никакой работы, делали все, что придется, если в этом была нужда. Это впоследствии помогло мне встать на ноги, и, что бы со мной ни случалось, я всегда с этим справлялась. Ну, я покорно склонила голову, принялась за работу, а когда выпадала свободная минутка, читала объявления в «Сцене», касающиеся прослушиваний. Спустя четыре месяца мне улыбнулась удача.

Желая заполучить добавку, одна из уточек выбралась из воды и встала у ноги старой женщины, обутой в туфлю с ремешком сзади такого же нефритового цвета, как и жакет. Рэни вслух выразила свое неудовольствие, но все равно бросила ей кусочек выпечки, которую ела на завтрак.

– И это было вашим первым прослушиванием? – спросила Мэтти.

– Первым и единственным… Ну, в 1975 году чертова Би-Би-Си решила записать со мной пробу для телевизионной программы. Но это уже другая история… Короче говоря, я поздно вышла из квартирки актрисы и не успела на автобус. Пришлось на своих двоих топать до Ковент-Гардена, где проводились прослушивания. Тед Фарнсворт и его оркестр. Я слушала их по радио у себя в Ливерпуле вместе с мамой и сестрами. Их музыку передавали по пятничным вечерам. Они были по-настоящему знамениты, играли не хуже оркестров в голливудских фильмах, которые я видела, когда вместе с братьями удавалось пробраться в кинотеатр. Я ничего не знала о том, как следует петь вместе с оркестром, но верила, что у меня очень красивый голос. К тому же еще никто не хотел этой работы сильнее, чем я. Оказалось, что для воплощения твоей мечты в жизнь не так уж много нужно. Главное – поверить в себя, Мэтти Белл. А еще нужно иметь медные яйца размером с Ливерпульскую птицу[30].

Мэтти хихикнула.

– Не могу поверить, что я слышу эти слова от милой пожилой леди!

– Милой? В этой старой птице нет ничего милого, дорогуша, но я рада, что вам со мной не скучно.

– Это уж точно, – улыбнувшись, подтвердила Мэтти. – Мне нравится слушать ваши рассказы. Они изумительны.

– Изумительны? Уже? Мне еще о пяти десятилетиях рассказывать. Лучше будет поторопиться… Так на чем я остановилась?

– На пути к прослушиванию.

Мэтти представила себе ясноглазую молоденькую девушку, полную решимости сделать что-то путное со своей жизнью. Лично Матильда не была уверена, что, когда она сама была молоденькой, ее решимость простиралась дальше пустых мечтаний. Нужно было обладать особым складом ума, чтобы рисковать так, как в свое время рисковала Рэни Сильвер. Мэтти, как ни странно, черпала в этом определенное вдохновение.

– А-а-а, ну да…

Рэни потерла ладони рук. Золотые кольца на фалангах ее пальцев звякнули.

– Так вот, пятнадцатилетняя девчонка выдала себя за семнадцатилетнюю. У меня ничего не было, кроме амбиций и дыр в жакете. Когда я добралась до театра, менеджер сцены заявил, что они уже увидели всех, кого хотели, и попытался остановить меня в дверях, ведущих на сцену. Но не тут-то было! Не для того я проделала такой длинный путь и в течение нескольких месяцев покорно выполняла всю домашнюю работу у актрисы, чтобы подчиниться ему. Я протиснулась мимо него и вышла на сцену так, словно она была моей собственностью. Тед Фарнсворт уже собирался уходить, но покорно сел на место, словно мальчик, послушавшийся собственной мамочки. Я спела «Вот и наступает ночь» с нотного листа, который одна из предшественниц выбросила в мусорную корзину, стоявшую за кулисами. Я фальшивила, как мне теперь представляется, но на это не обратили внимания. Тед прослушал мое пение и, несмотря на ошибки, заключил со мной контракт прямо на месте. Два шиллинга и шесть пенсов – за каждое выступление, состоящее из девяти песен. Я подумала, что умерла и попала на небо.

– Ух ты! Держу пари, родители вами гордились.

– Это уж точно, когда получили деньги, присланные мной, – поморщившись, кивнула Рэни. – В нашем доме деньги всегда значили больше, чем дела. Мне было все равно. Я занималась любимым делом, а не чахла у себя в доме в захолустье. Работа была, кстати, не из простых, но не настолько тяжелой по сравнению с жизнью, которую вам навязали.