Книга Дива - Сергей Алексеев

- Скажем: будущий зять! — нашлась тётка. — Ната­щи кавалер!

Ты женатый, нет? — спросил попутчик.

— Да холостой он, — уверенно заявила его жена. — сразу видно!

Откуда тебе видно? Ему ведь лет сорок! Видно, бок­сом занимался, эвон какой нос. Нынешние девки таких любят...

— Я холостых мужиков сразу вижу, — похвасталась тетка. — От них дух такой исходит, ядрёный...

— Да уж, — ревниво проворчал попутчик, — в ком­сомоле ты хвостом повертела...

Для тётки это была больная тема, и она попыталась переключить внимание мужа на Зарубина.

—- Человек он хороший, подсадил, повёз и денег не спросил. Так бы пёрлись с сумками. Цего бы ему не по­мочь?.. Скажем, Натахин ухажёр. Натаха-то должна вот-вот приехать с практики. Если уже не приехала! Пускай у Драконей и поживёт. Зачем отдавать его Недоеденному?

— Почему тогда у Драконей? Где логика? Если Ната­щи кавалер?

Тётка смутилась и что-то прошептала мужу — тот сер- ш то отпрянул.

— Да и хрен с ним, пускай пристаёт! Скорей бы V с кто-нибудь к ней пристал!

- Она же у нас девица! — возмутилась попутчица.

Девица? А кто с Дедом Морозом в обнимку фотался?

Жена ему рот заткнула.

— Ты что мелешь-то?! Сфоталась, ну и что? С ним все девки фотаются!

— А зачем в этом выставила, как его...

— В Интернете? Так это модно сейчас!

— Ну а почто голая-то снималась?!

— Почему голая? Это стринги называются!

— Ага, стринги: здесь черта и здесь черта. Больше нету ни черта...

— Натаха хотела показать, что ни деда, ни мороза не боится!

— Телеса она свои показывала, — обидчиво провор­чал попутчик и умолк.

— Всё равно, пусть вдова у себя поселит, — упрямо повторила жена, покосившись на Зарубина. — От греха подальше.

— Она поселит! И себе парня приберёт! Любит при­езжих...

Тётка вздохнула:

— И то правда... Но и к нам его тоже опасно. Залезет ночью к Натахе...

— Вот и будем до пенсии её кормить, если никто не за­лезет.

— Будем, а что остаётся? Теперь зубы вставили...

Обсуждали это так, словно Зарубина не было!

— Мне всё равно надо к Костылю, — не вытерпел он. — Лицензии к нему выписаны...

— Костыль тебя в лес не пустит, — заявил попут­чик. — И охотиться не даст, пока приказ губернатора не исполнит, дива не изведёт.

— А эти Дракоши дадут?

— С дракошами тебя ни один леший не тронет, — вставила тётка. — Тем паче со вдовой. Ей даже губерна­тор не указ.

— Как же так? — обескураженно спросил Зарубин.

— Дак Драконя-то был председатель! И Герой!

- Председатель чего?

Как цего? Объединённого колхоза!

— Но ведь колхоз у вас развалился?

Колхоз-то развалился, — восхищённо согласилась по­путчица. — Да только Драконя каждый день отправлял м 1'отьму молоковоз на три тонны. И ещё один перерабатынил на своём маслозаводе. При вдове так ещё больше стало.

Откуда же столько?

— А этого никто не знает, — заявил её муж. — Фено­мен природы. Известно точно, они дома только двух ко­ров держат, этих самых тряпочных, французских. Чтоб детишек парным молоком поить. И ещё нетелей на про­дажу, которых волки режут.

— Колхоза нет, а надои есть?

Бывший всегда откровенным, попутчик начал тем­нить или толком ничего не знал и строил предположения.

— Колхоза-то нет. Да ведь земля осталась. Драконя, можно сказать, с детства председатель. Его отец тоже был председателем, вот и научил. Сын далеко вперёд смотрел и перед самым крахом укрупнился — соединил три кол­хоза и леспромхоз в одно аграрно-промышленное хозяй­ство. У него столько власти в руках было — ого! Всю па­хотную землю, выпасы, сенокосы — всё под себя подгрёб. Колхозные леса и гослесфонд в придачу! А ещё со всех со­брал холостых молодых специалистов и выдал за них всех грех дочерей чуть ли не в приказном порядке. Одну свадь­бу гуляли. Куда бы теперь Костыль ни сунулся, председа­тель документы и карты на стол — везде его территория. Даже губернатор вынужден считаться. Поэтому Недое­денный арендует у него угодья, а в договоре всё прописа­но. Вроде даже звери принадлежат колхозу «Пижменский Шродок». Будто у Дракони каждый медведь с биркой. Ко­стылёвы гости стрелят зверя, станут шкурать, а него в ухе написано чей. Так Борута говорит, сам видал...

— Может, у вас и речка Пижма молочная, с кисель­ными берегами?

— Вроде того, — подхватила тётка и глянула на мужа с укором. — Сказал бы уж прямо, нечего человека во­дить вокруг да около...

— Сама и скажи! Я экономическую базу обозначил.

— От нечистой силы молоко, — заявила попутчица. — Говорят, стада Драконины пасёт и кормит дивьё лесное. И от постороннего глаза прикрывает! Потому и масло по­лучается вкусное.

— Если пасёт сила нечистая, — в тон её мужу серьёз­но заметил Зарубин, — то молоко должно быть мерзко­го качества. Тем более масло!

— А ты занозистый мужик, — вдруг определил попут­чик, защищая супругу. — Вредный, всё с подковыркой... Или журналист, или из налоговой.

Зарубин вздохнул с сожалением.

— Не угадал... Хотя статьи иногда пишу... Просто лю­бопытно стало, откуда столько молока. Я же когда-то во­логодский Молочный институт закончил, зоотехническое отделение.

— Дак там наша Натаха учится! — изумилась тётка. — Ты местный, что ли? Вологодский? То-то я чую, как род­ной.

— Вырос в Грязовце, — с гордостью произнёс Зару­бин. — Есть у вас такой городок...

— Как же, знаем! — почти хором и весело восклик­нули попутчики.

Дорога из Москвы лежала как раз через этот город, и он свернул с трассы, заехал, чтобы побывать возле дома, где прожил чуть ли не половину жизни. Когда-то там жила бабушка, у которой он воспитывался с шести лет: отец служил в конвойных войсках и часто переезжал из одного лагеря в другой, поэтому Игоря оставили в Гря­зовце, чтоб ходил в одну школу. Раздолбанный, унылый и тщедушный городок ещё называли Грязенбург, одна­ко Зарубину он нравился. Можно было выйти из дома сразу в лес и собирать грибы, а в поле — землянику, что они с бабушкой и делали. Она и отдала его потом учить- сн в Молочный институт, поскольку всю жизнь прорабо­тала главным технологом на маслозаводе.

Бабушка давно умерла, поэтому он постоял возле дома, где жили уже незнакомые люди, посмотрел в окна на чужие занавески и отчалил на Пижму.

— А как в Москве-то очутился? — изумилась тётка. — 11омера-то у тебя московские! Всех наших после молоч­ного по колхозным фермам разгоняли!