Книга Лукреция Борджиа - Сара Брэдфорд

…Было около двух часов ночи. Я сторожил свой лес, лежа в лодке. Двое мужчин вышли из переулка слева от больницы Святого Иеронима и приблизились к реке. Они оглядывались по сторонам и, никого не увидев, вернулись назад. Вскоре из этого же переулка вышли двое других мужчин, они так же внимательно оглядели всю территорию, после чего подали знак своим товарищам. И тут появился всадник на белой лошади, за его спиной было перекинуто тело: голова и руки трупа свисали с одной стороны, ноги — с другой. Тело поддерживали слуги, чтобы оно не упало на землю. Добравшись до места, в которое у нас обычно бросают в воду всякий хлам, всадник развернул лошадь хвостом к реке. Затем слуги, взявши труп за руки и за ноги, столкнули тело в реку. Когда всадник осведомился у них, утонуло ли тело, они ответили: «Да, синьор». Всадник посмотрел на реку и увидел, что на поверхности воды плавает что-то. Он спросил, в чем дело, и слуги ответили: «Синьор, это его плащ». Тогда он стал бросать туда камни, и плащ ушел под воду. Покончив дело, все пятеро, включая двоих, что вышли проверить обстановку, вернулись в переулок, ведущий к больнице Святого Иеронима.

Когда торговца спросили, отчего он не рассказал об этом инциденте властям, Джорджио ответил просто: «В жизни мне довелось увидеть чуть ли не сотню трупов, которых сбрасывали по ночам на том самом месте, и шума из-за этого никто не поднимал».

После его рассказа всем рыбакам и лодочникам Рима было приказано обшарить реку, пообещали вознаграждение. Сначала обнаружили тело неизвестного человека, затем примерно в полдень возле церкви Санта-Мария-дель-Пополо рыбак по имени Баттистино да Талья вытянул сеть с телом молодого человека. Тот был полностью одет, на руках перчатки, на поясе кошелек с дукатами. Насчитали девять ножевых ран — на шее, голове, туловище и ногах. Это был Хуан Гандийский.

Тело Хуана перевезли в замок Святого Ангела, обмыли, нарядили в парчу с эмблемой гонфалоньера Церкви. Похороны проводились со всеми почестями. Процессия с двенадцатью факелоносцами во главе, папскими клириками, оруженосцами «двинулась без всякого порядка, рыдая и завывая», из замка Святого Ангела к церкви Санта-Мариядель-Пополо, как описывал историк Бурхард. Погребли Хуана в семейной часовне. «Тело уложили на великолепные носилки, так чтобы каждый мог видеть покойного. Казалось, что герцог спит», — завершил комментарий Бурхард. Другой очевидец заметил, что Хуан «выглядел много красивее, чем при жизни». Изысканную речь на панихиде по покойному герцогу произнес гуманист Томмазо Ингирами, известный как Федра.

Горе Александра невозможно описать словами. Даже холодный, не страдавший сентиментальностью Бурхард был тронут:

Когда понтифик услышал, что сын убит и сброшен в реку, словно отбросы, его охватило отчаяние. Испытывая невыносимую сердечную боль, он заперся в своей комнате и горько рыдал. Кардинал Сегорбе (Бартоломео Марти, кузен Родриго) и несколько слуг подходили к двери, умоляли папу открыть, однако он смог прийти в себя лишь спустя много часов. С вечера среды и до субботы папа не ел и не пил, а с четверга и до воскресенья не знал ни минуты покоя.

К понедельнику 19 июня Александр пришел в себя настолько, что смог созвать заседание консистории. На собрании он прочувствованно говорил о смерти сына: «Гандийский герцог мертв. Его смерть доставила нам огромное горе. Не может быть большей боли, чем наша, ибо мы любили его больше всего на свете, более папства или чего бы то ни было. Да если бы нам предложили, мы охотно отдали бы семь тиар, только бы вернуть его к жизни. Господь послал нам это, возможно, за какой-то наш грех. Сам герцог не заслуживал такой ужасной смерти. Мы не знаем, кто убил его и кто сбросил его в Тибр».

По городу расползлись слухи относительно заказчика или заказчиков преступления. Упоминались имена Джованни Сфорца, Гвидобальдо да Монтефельтро и Асканио Сфорца. Однако после того, как Александр реабилитировал тех, кого подозревали, дознания в течение недели прекратились. Похоже, Борджиа прекрасно знали, кто стоял за этим преступлением, и лишь ожидали удобного момента для нанесения удара. Самыми вероятными кандидатами были Орсини, вражда которых по отношению к Борджиа началась с первого года папства Александра, когда они, договорившись, захватили замки Черветери и Ангвиллара. Александр не мог простить им их предательства и перехода на сторону французов в конце 1494 года. Он отомстил им в 1496 году, попытавшись отобрать их земли для Хуана, но искрой, по-настоящему воспламенившей гнев Орсини, стала смерть вождя их клана, Вирджинио Орсини, посаженного в 1494 году за предательство в тюрьму Неаполя и умершего там 13 января 1497 года. Семья была уверена, что произошло это не без участия Борджиа. По законам вендетты смерть Вирджинио требовала отмщения, а что может быть лучше, чем убийство любимого сына понтифика? Согласно венецианскому источнику, оглашенному в конце года, «Папа замыслил погубить Орсини, потому что Орсини убили его сына, герцога Гандийского». Вендетту с большой осторожностью и жестокостью продолжит через несколько лет Чезаре.

Горе и гнев не помешали, однако, Борджиа осуществить намеченные политические и династические цели. На том же заседании консистории, на котором папа оплакивал смерть Хуана Гандийского, Александр вернулся к теме развода Лукреции и Джованни Сфорца. Еще до убийства он с Чезаре замыслил для Лукреции новый брак. Папа назначил сына легатом на коронации короля Федериго в Неаполе, и Чезаре вознамерился выжать из благодарного короля все что можно. Сюда входило и неаполитанское замужество Лукреции, как только будет оформлен ее развод с Джованни. Убийство Хуана замедлило осуществление плана. Чезаре покинул Рим через шесть недель после убийства брата. Коронация Федериго в Капуа состоялась 11 августа. Король и легат вместе предавались всем сомнительным удовольствиям Неаполя. Когда Чезаре 5 сентября вернулся в Рим, агент Изабеллы д'Эсте сообщил: «Господин Валенсии вернулся после коронования короля Федериго, заболев французской болезнью [сифилис]». Еще до его возвращения Асканио Сфорца написал в шифрованном письме Лодовико, что между папой и князем Салерно идут переговоры: «Выдать донну Лукрецию… за сына князя на определенных условиях, которые — если все это соответствует истине — не пойдут на пользу ни королю, ни Италии…»

Вторым мужем Лукреции должен был стать Альфонсо, законный сын Альфонсо II Неаполитанского и брат Санчи. Чезаре смотрел на этот брак как на первую ступень к осуществлению собственных амбиций. Смерть Хуана изменила все: далеко идущие планы семьи связаны были теперь с Чезаре и сосредоточились в 1497 году на его женитьбе на Карлотте, законной дочери короля Федериго. В сентябре комиссия под председательством двух кардиналов объявила о разводе Лукреции и Джованни по причине импотенции мужа. Борджиа насели на Джованни Сфорца, вынуждая его согласиться с разводом. Не желая испортить отношения с папой, старшие Сфорца не стали отстаивать позицию родственника. Всю осень они старались заставить его подписать договор и согласиться с условиями папы, то есть признать, что консумации брака не было. Несчастный Джованни Сфорца отнекивался как мог. Он хотел, чтобы расторжение брака произошло по другой причине: очень уж унизительно звучала для него нынешняя формулировка. Джованни хотел также вернуть себе собственность, находившуюся в руках Лукреции, и не желал отдавать приданое, настаивал также на включении в договор фразы о гарантии невозвращения приданого бывшей жене и будущим ее наследникам.