Книга Дэн Сяопин - Александр Панцов

Его приподнятому настроению способствовала и окружающая обстановка. В 1926 году в Москве, да и в СССР в целом вовсю расцветал нэп, то есть проводилась новая экономическая политика большевистской партии, направленная на развитие рыночной экономики под контролем ВКП(б). Плоды нэпа ощущались повсеместно, в том числе в университете. Экономика страны была на подъеме, рынок все более насыщался товарами государственного и частного производства. Открывались все новые магазины, рестораны, кафе. «У нас никогда не было недостатка в курах, утках, рыбе и мясе, — вспоминал один из однокашников Дэна. — …Мы получали хорошее питание три раза в день… На завтрак, например, нам давали яйца, хлеб с маслом, молоко, колбасу, чай, а иногда даже икру. Мне кажется, что и богачам вряд ли подавали где-либо более обильные завтраки… Вдобавок служащим университета так хотелось произвести на студентов благоприятное впечатление, что когда мы устали от русской пищи, они поспешили нам угодить, пригласив на службу китайского шеф-повара. С этого времени у нас появился выбор — русская или китайская кухня»125. Хорошо организован был и отдых студентов: они посещали музеи, выставки и театры. А летом 1926 года даже съездили на экскурсию в Ленинград126.

Как же такая жизнь отличалась от полуголодного существования Дэна во Франции! Преимущества нэповского социализма, который строила большевистская партия, были налицо! И их подтверждало чтение марксистско-ленинских книг и статей, а также тогдашних выступлений Сталина и Бухарина.

«Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества», — зубрил Дэн слова Маркса127.

«[П]ытаться запретить, запереть совершенно всякое развитие частного, негосударственного обмена, т. е. торговли, т. е. капитализма, неизбежное при существовании миллионов мелких производителей [— т]акая политика была бы глупостью и самоубийством той партии, которая испробовала бы ее. Глупостью, ибо эта политика экономически невозможна; самоубийством, ибо партии, пробующие подобную политику, терпят неминуемо крах», — читал он у Ленина128.

«Нэп есть особая политика пролетарского государства, рассчитанная на допущение капитализма, при наличии командных высот в руках пролетарского государства… рассчитанная на возрастание роли социалистических элементов в ущерб элементам капиталистическим, рассчитанная на победу социалистических элементов над капиталистическими элементами, рассчитанная на уничтожение классов, на постройку фундамента социалистической экономики», — вдумывался он в мысль Сталина129.

«Смысл нэпа заключается в том, что мы, используя хозяйственную инициативу крестьян, мелких производителей и даже буржуа, допуская, таким образом, частное накопление, — мы вместе с тем, в известном смысле, ставим их объективно на службу социалистической госпромышленности и всего хозяйства в целом… В общем и целом всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство. Только идиоты могут говорить, что у нас всегда должна быть беднота; мы должны теперь вести такую политику, в результате которой у нас беднота исчезла бы», — учил он высказывания Бухарина130.

Немало времени у него отнимала и партийно-политическая работа. Вскоре после начала занятий на общем собрании комсомольцев Университета им. Сунь Ятсена его избрали в бюро университетской организации Комсомола Китая, а студенты-коммунисты седьмой группы выбрали его и своим парторгом131, так что он поневоле оказался втянут в острую фракционную борьбу, развернувшуюся в университете. Дело в том, что в начале 1926 года Жэнь Чжосюань выдвинул лозунг: «Собрания — на первое место, учеба — на второе; практика — на первое место, теория — на второе»132. Студентов, уделявших больше внимания учебе, нежели партсобраниям, открыто клеймили за «академизм» и «индивидуализм», а тех, кто, не досиживая до конца многочасовых митингов, уходил обедать, критиковали как «мелкого буржуа» и «эгоиста». Многие преподаватели были этим недовольны; неодобрение высказывали и работники столовой133. Наибольшее же негодование выражал сам ректор Радек, который хотя и являлся старым членом ленинской гвардии, но больше всего на свете ценил личную свободу. 18 февраля 1926 года он выступил с осуждением руководства Московского отделения КПК на общем партийном собрании университета134. После чего собственноручно набросал план работы отделения, в котором, в частности, призвал студентов — членов китайской компартии изучать марксизм-ленинизм и суньятсенизм, укреплять в себе дух взаимопомощи и перестать слепо подчиняться начальству. Он потребовал от Жэнь Чжосюаня не мешать студентам свободно мыслить и обсуждать любые проблемы, связанные с китайской революцией135.

Призыв Радека пал на благодатную почву. Немало энергичных молодых китайцев, мечтавших сделать партийную карьеру в Москве, открыто выступили против Московского отделения Компартии Китая. Во главе их встал 22-летний уроженец провинции Аньхой, член Комсомола Китая Чэнь Шаоюй, заклеймивший теоретические и практические установки Жэнь Чжосюаня словом «рафаиловщина» (по псевдониму Жэня — Рафаил), прозвучавшим как приговор. В результате весной 1926 года учебный процесс оказался почти полностью парализован. Впрочем, в июне начались каникулы и студенты, в том числе Дэн, переехали в подмосковный санаторий «Тарасовка» (по Ярославской железной дороге). Однако и здесь, на вольном воздухе, Чэнь и его товарищи не хотели прекращать полемику. В июне или июле они провели бурное общее собрание, направленное против Жэнь Чжосюаня и других «боссов» Московского отделения. Оно не прекращалось четыре дня: до тех пор, пока прибывший в «Тарасовку» Радек не объявил от имени ЦК ВКП(б), Исполкома Коминтерна и ректората университета о ликвидации Московского отделения китайской компартии и рассмотрении в ближайшее время вопроса о переводе китайских студентов-коммунистов в ряды большевистской партии136. Летом 1926 года Жэнь Чжосюань выехал на родину.

После этого все китайские студенты-коммунисты, в том числе Дэн, по решению Оргбюро ЦК большевистской партии стали кандидатами в члены ВКП(б), что сделало их полностью зависимыми от советских большевиков, руководивших университетским парткомом. Ведь кандидаты не обладали правом решающего голоса и не могли занимать выборные должности, так что конкурировать с полноправными членами партии, тем более с теми, кто возглавлял партком Университета им. Сунь Ятсена, они не могли. Да и парткомовское начальство, придерживавшееся, в отличие от ректора Радека, точно таких же, как «боссы» Московского отделения, взглядов на партстроительство, не позволяло им никакой самодеятельности. Так что по иронии судьбы методы партработы в Университете им. Сунь Ятсена не изменились. Все члены партии и комсомола по-прежнему были обязаны принимать участие в многочасовых партийных собраниях, а также других мероприятиях: групповых дискуссиях и заседаниях «кружков текущей политики», где от них требовалось публично выражать преданность партийному руководству137. Секретарь же парткома университета Седников неустанно внушал китайским студентам, что ни о какой демократии в партии, ведущей борьбу за победу революции, говорить нельзя; демократия в ней допустима только тогда, когда партия завершит строительство социализма138.