Книга Продажная шкура - Джим Батчер

Жюстина покачала головой:

— Очень маловероятно.

— Тогда, может, стоит обратиться по этому адресу самим? — предложил Томас. — Может, нам удастся выманить их из убежища?

Я задумчиво почесал подбородок.

— Если у них есть хоть на грош смекалки, они не покажутся никому из тех, кто не утвердил себя в этом бизнесе. Но попробовать стоит. — Я вздохнул. — Придется его перевезти.

— Зачем? — удивился Томас.

Я постучал по листку пальцем.

— Дело может обернуться неприятностями, а надо мной живут пожилые люди.

Томас нахмурился еще сильнее и кивнул.

— Куда?

Я раскрыл рот, чтобы ответить, но тут ритм ударных внизу внезапно сменился, и до нас донеслись потрясенные крики, с которыми не справилась даже шумопоглощающая отделка. Секунду спустя мои нервы болезненно напряглись, а сердце забилось чуть быстрее, словно вспомнило недавние запросы моего тела.

Сидевшая напротив Жюстина поежилась, глаза ее закрылись, а соски под тонким латексом обозначились рельефнее. Бедра невольно задвигались, все сильнее прижимаясь к Томасу.

Глаза брата на мгновение вспыхнули серебром, потом он прищурился, осторожно высвободился из объятий Жюстины и встал. Плечи его напряглись словно в ожидании удара.

Я последовал его примеру.

— Что это?

— Неприятности, — отозвался он и оглянулся на меня через плечо. — Родня в гости пожаловала.

Глава девятая

Томас пристально всмотрелся вниз, в зал, и кивнул, словно узнав кого-то.

— Гарри, — спокойным, негромким голосом произнес он. — Не вмешивайся в это.

— Во что? — не понял я.

Он повернулся ко мне; на лице его застыла неестественно бесстрастная маска.

— Это наши семейные дела. Тебя это не касается. Коллегия распорядилась обеспечивать безопасность чародеев. Если ты не будешь вмешиваться, я смогу о тебе не беспокоиться.

— Чего? — удивился я. — Томас…

— Просто позволь мне уладить это самому, — настойчиво произнес он.

Я собирался ему ответить, когда в помещение вошел вампир.

Подобные ощущения обычно вспоминаются с трудом — как последние мгновения сна перед самым пробуждением. Ты даже понимаешь, что стоит тебе отворить глаза, и ты все забудешь — но все равно не можешь поверить в то, что навсегда утратишь нечто, столь важное или прекрасное.

Стоило ей войти, и я повернулся посмотреть — как все до единого в зале.

Разумеется, она была в белом. В белом платье нехитрого покроя из переливающейся шелковистой ткани, дюймов на пять выше колен. Роста не меньше шести футов — возможно, за счет полупрозрачных туфель на шпильках. Бледная, безукоризненно гладкая кожа, темные волосы, меняющие оттенок в зависимости от пульсировавшего освещения дискотеки. Даже застывшее на лице капризно-надменное выражение не портило ее безупречной красоты, а тело вполне могло служить моделью для зазывающего плаката.

С грацией скучающего хищника спустилась она в зал, пересекла его и начала подниматься по лестницам. Каждый ее шаг сопровождался такими движениями бедер и плеч, что по сравнению с ними скачки вспотевших танцоров казались жалкой самодеятельностью. Да и чувственности в ней было побольше, чем у обезумевших любовников.

Не доходя нескольких шагов до нижнего пролета лестницы, она задержалась около молодого мужчины в кожаных штанах и обрывках футболки — похоже, ее растерзали на клочки восторженные поклонницы. Без колебаний она прижала его всем телом к перилам, медленно обвила руками и поцеловала.

Поцелуй, не более. Правда, молодому человеку этого никто не объяснил. По его реакции я мог бы предположить, что она овладела им всем без остатка. Несколько мгновений их губы не отрывались друг от друга, а языки с ожесточением сплетались и расплетались. А потом она просто отвернулась и стала подниматься по лестнице — медленно, так, чтобы каждое движение ее мышц под гладкой кожей запечатлелось в глазах завороженных зрителей.

Молодой человек просто осел на пол, слабо трепыхаясь и закрыв глаза. Подозреваю, он даже не заметил, что она от него оторвалась.

Все до единого в зале смотрели теперь на нее, и она это понимала.

Это не сопровождалось ничем из ряда вон выходящим. Я не могу сказать, что все разом, в едином порыве оглянулись. Все обошлось без внезапно наступившей тишины или оцепенения — вещей, которые сами по себе достаточно уже напрягают.

Ее воздействие на нервы было куда страшнее.

Ужас наводил тот факт, что прикованное к ней всеобщее внимание казалось само собой разумеющимся — вроде гравитации или чего-нибудь в этом роде. Все до единого присутствующие, мужчины и женщины в равной степени бросали на нее короткий взгляд, или просто делали короткую, почти незаметную паузу в разговоре. Большинство даже не заметили этого. Они и не догадывались, что их уже околдовали.

Только тут до меня дошло, что я не исключение.

Мне пришлось совершить серьезное усилие только для того, чтобы зажмуриться и напомнить себе, где я. Я ощущал ауру суккуба прикосновением шелковистых паутинок к ресницам, чем-то возбуждающим, покалывающим, скользящим по ногам, а потом — через пах, наверное — сразу в мозг.

Сущая ерунда, всего лишь обещание, едва слышный шепот — но очень правильный шепот. Мне пришлось постараться еще сильнее, чтобы отгородить от него свои мысли, а потом разум вдруг взял свое, и весь этот дурманящий мираж застыл, и растрескался, и разлетелся клочьями под леденящим дуновением вполне осязаемого страха.

Когда я открыл глаза, женщина уже шла к нам по последней галерее. У самой лестницы она чуть задержалась, давая нам возможность полюбоваться собой — она прекрасно осознавала эффект, производимый ею на окружающих. Даже взяв себя в руки и приготовившись сопротивляться, я не мог не ощущать ее соблазнительной чувственности, буквально в голос командовавшей расслабиться и хоть немного, но обласкать ее взглядом.

На мгновение взгляд ее васильковых глаз задержался на мне, и губы изогнулись в улыбку, от которой трусы мгновенно начали становиться мне теснее на три размера в секунду.

— Кузен Томас, — промурлыкала она. — Все такой же благородный и изголодавшийся, как я вижу?

— Мэдлин, — сверкнул Томас зубами в ответной улыбке. — Все такая же невоспитанная и распутная, как я вижу?

Глаза и губы Мэдлин Рейт отреагировали на реплику моего брата по-разному. Улыбка сделалась шире и оглушительнее, но глаза недобро сощурились и побелели, даже зрачки утратили свой ярко-синий цвет. Взгляд ее переместился с Томаса на Жюстину.

— Ларина ручная смертная, — произнесла Мэдлин. — А я-то думала, куда это ты намылилась. А ты, оказывается, в обществе старого воздыхателя и… — взгляд ее снова скользнул на меня, — врага.