Книга Ветер Севера. Риверстейн - Марина Суржевская

Я взяла у дневальщицы миску с грибной похлебкой и присела за дальним столом. Послушницы меня сторонились, поглядывали с опаской. Вроде бы и сказано всем, что нет никакой гнили, а все равно страшно. Да и я свою компанию никому не навязывала, сидела тихонько в уголке и хлебала жидкий суп, заедая сухарем.

За соседним столом расположились младшие девочки, лет по десять-двенадцать. Они сидели, как и я, обособленно и шептались, склонив головы. Я поневоле прислушалась.

– Надо сказать, – говорила курносая заплаканная девчушка. – Надо сказать мистрис Божене!

– Глупая, нельзя никому говорить! – жарко возражала другая, испуганно озираясь. – Ты же слышала, что сказала мистрис, этой выпускнице все почудилось! И если мы расскажем, нас назовут лгуньями! А ты помнишь, как наказывают врушек? Хочешь, чтобы нас опять посадили в подвал, к крысам?

– Ой нет! – курносая захлюпала носом, перепугавшись. – Но ведь нам не показалось, Рокси! Мы ведь с ней разговаривали! И даже два раза! Ничего нам не привиделось!

– Никто не поверит, сестричка! Никто нам не поверит, только хуже себе сделаем. Видела, какие наставницы лютые? Мистрис Бронегода на уроке чистописания без разбору по пальцам хлестала и на горох ставила, как с цепи сорвалась. А Загляда заставила все «наставление отрокам от святого старца Димитрова» к утру выучить, а там букв… за седмицу бы управиться! А кто не сможет, того грозится в «зачарованную» часовню отправить, от вороньего помета ступени мыть, а все знают, что там неупокоенные духи шалят! Вон видишь, выпускница за нами сидит, седая вся, это она в той часовне ночь просидела, в наказание за ослушание! Хочешь такой же стать?

Я хмыкнула в кулак. Да уж, не знала, что мною детей пугают.

– Но мы с ней разговаривали… – тоскливо проскулила курносая. – Может, она еще к нам придет? Я по ней так скучаю, по нашей Лане…

– Говори тише! – одернула сестру Рокси и зашептала так тихо, что я уже не могла разобрать слов.

Я отнесла пустую миску дневальщице, напомнила отнести двойную порцию обеда в каморку травницы и кивнула в сторону сестричек.

– А кто эти девочки? Что-то я их тут раньше не видела.

– Да как это, – удивилась дневальщица, – сестрички же это, каждый день там сидят, как не видела-то? Раньше-то трое их было, так померла в том году третья-то, от гнили и померла. Веселушка такая была, Ланой кликали… То-то сестрички горевали, плакали!

– Ну да, точно, – рассеянно улыбнулась я. – Девочки так быстро растут, меняются…

И, отвернувшись от недоверчивого взгляда дневальшицы, вышла из трапезной.

Разговор сестричек натолкнул меня на одну мысль, и так как я все равно была освобождена от занятий, решила посетить ту самую «зачарованную» часовню.

Глава 6

В детстве нас тоже пугали страшилками про жуткого неупокоенного духа, обитающего в заброшенной часовне. В этом месте каменная ограда разрушилась от непогоды, а восстановить ее так и не удосужились. За стеной стояли колючие кусты можжевельника и дикого рышника, дальше начинался непроходимый ельник, за которым опасно расположились топляки и болота. С этой стороны подойти к Риверстейну можно было лишь по узкой тропинке – и то если знать, где она находится.

Накинув кожух и платок, я отправилась прямиком к часовне. Ксеня не любила это место. Говорила, что здесь ей неуютно, а вот мне часовня нравилась. Особенно тем, что здесь было пусто и тихо, можно было спрятаться от любопытных глаз послушниц и недовольных наставниц. Посидеть в тишине на истертых каменных ступенях, поворошить ногой опавшие листья и сухие иголки и подумать.

Сидеть снаружи сегодня было слишком холодно, и я зашла внутрь. За пустой ритуальной чашей стояла старая лавка и громоздилась куча тряпья и соломы, которую складывал сюда привратник про запас. Я остановилась в дверях, пережидая, пока глаза привыкнут к полумраку, и осторожно двинулась к лавке.

Сквозь дыры в полуразрушенной крыше сочился тусклый свет, освещая истертый алтарь с углублением для свечи и затертую, уже почти не различимую фреску, изображавшую сценку из жизни святых старцев. Причудливая светотень сплела на полу замысловатый узор, как паук – паутину.

И тут куча тряпья зашевелилась.

Медленно, словно раздумывая, потянулись вверх истлевшие тряпки, осыпаясь вниз трухой и гнилой соломой, старый пузатый тулуп, раскачиваясь в тусклом свете, приподнялся и потянул ко мне пустые рукава…

– Ветря-я-я-на…

Я взвизгнула, в одно мгновение стянула с ноги башмак и запустила в оживший призрак.

– А-а-а! – заорал призрак басом. – Ты что, с ума сошла, дурища??? Больно же!

И из кучи тряпья вылез Данила, озлобленно потирая правый глаз и косясь на меня левым.

– У-у… синяк будет! Ты что творишь-то? Как я теперь мамке покажусь, с фингалом? Она же придирками замучает, решит, что я снова с деревенскими подрался!

Я уставилась на него, поджав озябшую без башмака ногу.

– А зачем ты тут прячешься?

– Так хмырь какой-то мимо ходил, копытами шуршал. Я и схоронился в соломе, чтобы он не засек да за уши не отодрал.

– Это не хмырь, это наш привратник. И отдай башмак, холодно!

Башмак Данила отдал, но смотреть исподлобья не перестал.

– Зачем ты вообще сюда пришел?

– То есть как зачем? Ты же сама меня сюда зазывала!

– Я тебя зазывала? Когда это?

– Ты что, забыла? – с подозрением уставился на меня парень. – Сама же говорила, что будешь меня ждать на вечерней заре в часовне, около ельника!

Я покачала головой. В его исполнении это звучало так, словно я его на тайное свидание приглашала!

– Ладно, не хмурься. Вот, приложи к глазу медяшку, чтобы синяк не налился. Давай на лавку сядем, только говори тише, а то вдруг тот хмырь… хм, привратник будет мимо проходить. Еще подумает, что мы тут развратничаем.

Данила залился мучительным румянцем, причем разом загорелся от шеи до ушей, как уличный светоч. Я с любопытством воззрилась на это. Никогда не видела, чтобы парни так краснели. Как стыдливая девица перед сватами! Хотя, как я уже говорила, у меня невелик опыт общения с парнями. То есть его вовсе нет.

– Нужно больно… развратничать с тобой! Размечталась! – буркнул он.

– И не собиралась, – чуть обиженно протянула я и отобрала свою медяшку. Вот пусть с фингалом и ходит, раз такой разборчивый!

– Я того… поговорить хотел.

– Ну говори, раз хотел, – проворчала я.

Парень помялся, не зная, с чего начать. Я задумчиво обозревала стену. Потом вздохнула.

– Ладно, рассказывай. Давно ты Зов слышишь?

Парень вздрогнул, напрягся, потом поник плечами, скукожился как старик.

– Две недели, – выдохнул он. – Уже целых две недели…