Книга Здесь покоится наш верховный повелитель - Виктория Холт

Видеть, как торжествующе голландцы поднимаются вверх по реке Медуэй и тащат на буксире «Короля Карла», было для хладнокровных англичан величайшим унижением из всех, когда-либо переживаемых ими.

Да, король, гордившийся своим морским флотом и сделавший больше, чем кто бы то ни было, для укрепления своих военно-морских сил, стал по-настоящему хандрить. Его подавленное состояние усиливалось тем, что находились люди, разъезжавшие по стране и говорившие, что все эти напасти и беды Англии были Божьим возмездием за грехи королевского двора. Ему рассказывали, как какой-то раздевшийся кавалер, едва прикрыв срамное место, пробежал по всему парламенту, руками удерживая над головой блюдо с пылающими углями и призывая придворных покаяться, пока не поздно, в своих блудодеяниях, которые вызвали столь явное неодобрение Господа.

Циничный Карл не преминул заметить, что неодобрение Господа можно было бы предотвратить с помощью денег, израсходовав их на ремонт и оснастку кораблей и приведя их таким образом в боевую готовность против голландцев. Но он был огорчен. Он не видел ни малейшей связи между пожарами с предшествующей им чумой, нанесшими убытки торговле страны и приведшими к столь унизительному поражению, и веселым времяпрепровождением при королевском дворе. По его глубокому убеждению, Бог не мог радоваться несчастьям английских придворных.

Чума появлялась в Лондоне часто и тянулась по многу лет. Он понимал, что этому способствовали перенаселенность бедняцких трущоб и ужасающая загрязненность улиц, а не его личная распущенность; пожар был таким страшным из-за того, что жилища нищеты были деревянными и лепились так близко друг к другу, что не было никаких способов остановить огонь в ту ветреную ночь.

Но он знал, что суеверным людям бесполезно говорить об этом, потому что, если что-то в жизни не ладилось, они считали это Божьим возмездием, а если все шло хорошо, они расценивали это как Божье благословение.

Но даже самый добродушный человек может иногда чувствовать раздражение, и когда он услышал, что в спектакле «Смена корон», дававшемся в его собственном театре, Джон Лейси продолжал издевательски высмеивать королевский двор, он не на шутку разгневался. В любое другое время он бы посмеялся и пожал плечами: он был не таким человеком, чтобы не признавать правду. Но сейчас, когда Лондон не оправился от ужасов чумы и пожара, когда голландцы нанесли стране самое унизительное поражение за всю ее историю, а в воздухе запахло бунтом – не менее явно, чем испарениями от пивоварен, мыловарен и сыромятен, разбросанных по городу, – подобное издевательство Лейси было чем-то большим, чем бестактность. Оно граничило с преступлением.

Король решил, что Лейси должен понести суровое наказание, а театр следует на время закрыть. Мягко говоря, неприлично фиглярствовать в такое время. Даже само существование театра давало козыри тем, кто осуждал праздную жизнь королевского двора.

Так вот и случилось, что в те мрачные времена Лейси был отправлен в тюрьму, а Королевский театр оказался закрытым. И снова Нелл оказалась актрисой без театра.

Впоследствии она удивлялась, как могла вести себя подобным образом.

Было ли тому виной отчаяние, царившее в Лондоне? Или постоянное уныние на окружающих лицах заставило ее изменить свое отношение к упорно домогавшемуся ее внимания веселому повесе?..

Она, так любившая смеяться, в те недели бездействия почувствовала, что ей надо уехать из Лондона, ставшего таким унылым, что ей вспоминались недели невыносимой жизни, которые ей когда-то уже пришлось пережить в зачумленном покинутом городе.

Карл Сэквилл был тут как тут.

– Поедем, Нелл. Надо развеяться, – говорил он. – У меня есть милый домик в Эпсом-Спа. Поедем вместе со мной, развлечемся. Что вам здесь делать? Выкрикивать «Свежие сельди, десять за грош»? Поедем со мной, и ты будешь обладательницей не только красивого возлюбленного, но и сотни фунтов в год.

Нелл уже не помнила о благоразумии.

– Еду! – ответила она.

Итак, они веселились – она и Карл Сэквилл – в его усадьбе в Эпсоме. Та оказалась расположенной в живописной сельской местности, неподалеку от Лондона, что позволяло друзьям навещать их.

К ним присоединился Чарлз Седли. Он был остроумен и забавен, этот маленький Сид; его весьма занимало то, что Нелл, наконец, уступила. Он стремился к тому, чтобы остаться с ними в Эпсоме. Как он говорил, ему хотелось получить свою долю в благорасположении хорошенькой остроумной Нелл. Он подолгу распространялся о несравненно больших достоинствах его, Маленького Сида, в сравнении с достоинствами Карла Сэквилла, лорда Бакхерста, и был при этом настолько забавен, что ни Нелл, ни Бакхерст не хотели, чтобы он уезжал.

Они необузданно веселились, а все добропорядочные жители Эпсома обсуждали поведение этих приезжих. Небольшими группками они собирались поблизости от усадьбы в надежде хоть мельком увидеть придворных острословов и известную актрису. Казалось, что эта троица одержима каким-то буйным весельем, толкавшим их на выходки, в обычное время им не свойственные. И жители Эпсома бывали то очарованы, то шокированы ими.

Многие придворные приезжали из Лондона повидать лорда Бакхерста и его новую любовницу. Бакхерст гордился своей победой. Немало повес безуспешно добивались благосклонности Нелл. Например, сэр Карр Скроуп, косоглазый и самодовольный, рассмешил их всех, уверяя Нелл, что все женщины считают его неотразимым и что, если она хочет считаться женщиной со вкусом, она должна немедленно оставить Бакхерста для него.

Приезжал и Рочестер, он читал свои последние эпиграммы. Он рассказал Нелл, что каждую ночь отправляет своего лакея ждать у дверей тех, кого он подозревает в интригах, чтобы первому сочинить стишки об их делишках и незамедлительно распространить их в тавернах и в кофейнях. Она ему поверила. Ради нее милорд Рочестер был готов на любой фантастически героический поступок.

Приезжал Бекенгем, в это время он был полон планов. Он заверил их, что Кларендон вскоре лишится своего положения. Бекингем сам приложил к этому руку и сказал им, что его кузина, Барбара Каслмейн, с ним заодно. Кларендона следует изгнать.

…Так прошли недели в Эпсоме – целых шесть недель! Сумасшедшие, безумные недели, которые Нелл будет вспоминать со стыдом.

Новости из Лондона привез, прискакав верхом на лошади, сэр Джордж Этеридж – Кроткий Джордж.

Лейси выпустили из тюрьмы, король его простил, он не мог долго сердиться на своих артистов. Кроме того, он знал, с какими трудностями столкнулись те, кто был занят в его театре. Запрет был снят. Труппа «Слуги короля» снова давала представления.

После этого Нелл вынула свой артистический наряд – накидку из ярко-красной ткани с черным бархатным воротником. В великолепной комнате, отведенной ей Бакхерстом, надела она эту накидку и вдруг почувствовала, что такая, какой теперь стала, она не достойна носить эту накидку.

Она поступила так, как обещала себе никогда не поступать. Она по-своему любила Карла Харта, и если ее чувство к нему оказалось короткой привязанностью, она, по крайней мере, не думала так, будучи с ним.