Книга Северное буги - Яков Пушкарев

Она покивала головой в знак согласия и еще сильнее прижалась ко мне. Я почувствовал, как в моем горле стало тесно.

— Через неделю, в следующую пятницу приеду, — говорил я и гладил ее шапку.

— Не могу представить, что тебя не будет, — едва сдерживаясь, говорила она.

— Не вздумай плакать, я приеду.

Она приблизила свои губы, сливовый после карамельки язык коснулся моего нёба.

— Езжай, тебя ждут, — сказал я после поцелуя.

— Пока.

— Бай.

Я закрыл за ней дверь такси.

На вокзале я купил билет и присел на деревянную скамью в шумном зале ожидания. Оттого что рядом не было Вики, мне было грустно. Я вспомнил, что Марина Дороган, звезда «Европы Плюс» нашего города, советовала радиослушателям избавляться от неприятных мыслей с помощью бокала сухого белого вина, кусочка сыра и шоколада. Ни сухого вина, ни сыра в киосках вокзала не продавали. Я подумал, что шоколад, не подкрепленный двумя этими ингредиентами, вряд ли мне поможет. Напротив меня сидели двое детей лет пяти и играли в дурака, они были в одинаковых шубках и в валенках, отчего-то вспомнился писатель Гайдар. Я стал думать про Чука и Гека.

Мне вдруг вспомнилось, что Аня Морозова нагадала мне «забубенную» встречу в середине пути, но эта мысль отчего-то уже не была мне интересна.

Когда начали объявлять посадку на наш рейс, дети резко развернули головы к динамику, быстро собрали колоду, взяли лежащие на скамейке шапки и пошли на платформу. «Такие маленькие, а уже в карты играют», — подумал я, поднялся и побрел вслед за ними.

Я принялся рассматривать пассажиров, толпившихся около моего автобуса. У тех малышей, оказывается, была мама — женщина в бирюзовом пуховике, с бирюзовыми тенями по векам. Она курила. У автобуса стояла группа высоких, хорошо экипированных лыжников. Еще были три похожие друг на друга женщины в норковых шубах, их провожал толстый, по-осеннему одетый мужчина, были еще люди, ни лица, ни одежда которых не бросались в глаза.

Салоны в корейских автобусах оформлены так, словно вы отправляетесь в какую-то малогабаритную корейскую нирвану — все очень узкое, в кружевах, в мелких драпировках, окна в идеальных складках штор. Я был один на один с корейским изумрудным гробом, в котором единственное развлечение — телевизор.

Почти сразу включили тот же французский фильм, что и во время моей поездки в Хабаровск. Мрачное состояние духа не покидало меня — я страдал без Вики! Вина, сыра и шоколада хотелось еще сильней. Когда автобус остановился, я постарался выйти одним из первых, но в таверне уже была очередь. Немного постояв, я сказал, что отлучусь, и пошел справить нужду. В благоустроенный туалет тоже была очередь, поэтому, чтобы сэкономить время, я решил сходить в туалет за таверной. Это была сваренная из железа конструкция, внутри которой было две секции: «М» и «Ж», секции были поделены на кабинки без дверей. В полу каждой кабинки была крупная дыра с аккуратно вырезанными краями. Летом эта конструкция раскалялась от жары, зимой леденела от холода, но в любое время года под ее полом чувствовалось отчужденно-горячее гниение… Удовольствие справить там нужду стоило три рубля. Я расплатился и, стараясь не думать о том, что происходит под полом, пошел к своей секции. Повернувшись к кабинкам, я увидел трех женщин. Увидев меня, они подскочили как ошпаренные. Их рывковые движения были нелепы: стоять на каблуках со спущенными колготками и юбкой, придерживая дорогую шубу над страшной дыркой в полу, не очень удобно. Это были те самые женщины в норковых шубах, которых провожал толстый мужчина. Происходящее длилось всего несколько секунд, но теперь я знаю, как в театрах должны играться немые сцены. В мгновение короткого замешательства мной овладели две идиотские мысли. Первая о том, что увидеть в мужском сортире трех мочащихся женщин как раз и было той «интересной встречей», которую предвещало гадание, что это и есть тот занимательный сюрприз, который приготовила мне судьба. Вторая мысль была о том, что именно сейчас разверзается ад моей памяти, готовый поглотить еще один уродливый образ. Этот ад сжирал каждую увиденную мельком деталь: плотные чулки на белых ляжках, блеск шуб и сапог, стриженые лобки, прокладку у каблука, озадаченный взгляд, черные дыры в полу…

Увидев женщин, я сразу же отвернулся, они торопливо привели себя в порядок и ушли. Я справил нужду, выйдя из туалета, снегом протер руки, вернулся в таверну. Очередь уже подошла, я заказал двойные манты, двести пятьдесят грамм коньяку, резаный лимон.

Выпив сто грамм, я спросил, мысленно представив елочного ангела: «Ангел мой, к чему все это?»

«А что, собственно, произошло?» — ответил мне внутренний голос.

А прямо над собой я услышал:

— Свободно?

Подняв глаза, я увидел парня моего возраста.

— Свободно, садись, — ответил я.

Он сел. Скоро принесли наши заказы, у нас оказались одинаковые графинчики коньяка. Наверное, я выглядел чересчур мрачно, зато у парня физиономия была жизнерадостной.

— О чем задумался, братан?

— Да вот. — И я выложил все, что со мной произошло несколько минут назад.

Сотрапезнику моему это показалось жутко смешным, он искренне и от души смеялся, так что и мне вдруг показалось все это не таким уж драматичным.

— Это еще что, — отсмеявшись, сказал он, — у меня вот другая история. — Из своего графинчика он разлил по рюмкам коньяк, мы чокнулись, выпили, и он рассказал, что где-то с декабря с ним стало происходить что-то странное. Он стал замечать, что некоторые несущественные вопросы, которые можно было решить по телефону, проходили мимо него, словно кто-то договаривался, распоряжался, что-то решал без его ведома. Но проблема была в том, что, кроме него, этими делами никто не занимался, и другие люди, которые волей-неволей их касались, были уверены, что это именно он с ними разговаривал, давал указания. Случилось даже несколько незначительных инцидентов по разруливанию мелких стрелок, но в целом этот второй делал все правильно. Но самое поразительное, что он смог продать тяж за двести пятьдесят кусков. Это просто невозможно, но и не может быть случайностью, ведь у покупателей, как потом оказалось, просто не было выбора…

Мне стало зябко. Я посмотрел на моего сотрапезника, как на пришельца: неужели он и есть тот самый Дима, которому звонят на мой сотовый? Было в его внешности что-то странное. Он был похож на Нестора Махно, каким его показывают в старых хрониках, но выглядел более упитанным, стрижен почти под ноль. Его глаза, казалось, могут мгновенно сменить панибратское добродушие на жестокость. И вместе с тем в нем чувствовалась определенная харизма, будто в нем сидел яростный бес. С таким человеком можно было разговаривать вполне свободно, он легко поддерживал беседу, но стоило чуть задеть его, чем-то досадить, как он навалится на тебя своей враждебностью, а это его добродушие и приветливая разговорчивость — лишь показатель того, что ты для него пустое место, просто его душа хочет отдохнуть.