Книга Бунт Дениса Бушуева - Сергей Максимов

Они стояли на корме парохода, облокотясь о поручни. Кругом никого не было. Склонив русую голову, Ольга смотрела на убегавшую назад воду и чему-то улыбалась. Оттого, что она стояла, слегка согнувшись, открытое серое платье сползло с ее плеча, обнажив тонкую косточку ключицы, с матово-темной тенью под ней на сильно загоревшем теле. Вдруг она рассмеялась и повернулась к Аркадию Ивановичу. «Что это вы?» – спросил он, тоже невольно улыбнувшись и жадно вглядываясь в ее лицо. – «Вспомнила, какой вы вчера вечером смешной были», – ответила она, снова отворачиваясь, и, подумав, добавила: «Да, наверное, и я не лучше была». Аркадий Иванович подвинулся ближе, так что плечи их сошлись. Почувствовав, что она не отстраняется, он прижался крепче и почти шепотом, не узнавая своего голоса, сказал: «Что ж в этом удивительного?.. Ведь я вас… я вас…» В руках у нее была книга – поэма Дениса Бушуева «Матрос Хомяков». Слушая Аркадия Ивановича, она машинально раскрыла ее на главе «Лютики». Аркадий Иванович протянул руку и прикрыл в слове «Лютики» последние четыре буквы – осталось лишь «Лю»… «Любите?» – спросила она, порывисто поворачиваясь и хмуря брови. Вместо ответа, он обнял ее, рывком притянул к себе и жадно поцеловал в мягкие полуоткрытые губы. Она ответила ему так же жадно – поцелуй вышел долгий и страстный, и при воспоминании о нем у Аркадия Ивановича кружилась голова.

Веселая толпа пассажиров 1-го класса уже толпилась у левого борта, ожидая, когда пароход пристанет к берегу. Аркадий Иванович прошел за их спинами, обогнул салон, за зеркальными стеклами которого видны были люди, склонившиеся над тарелками и соусницами, и прошел на нос, к шезлонгу Ольги.

– Вот твое молоко… – сказал он, улыбаясь и подавая стакан Ольге. – Ах, если б ты знала, как я счастлив…

Он с трудом, но с наслаждением выговаривал это «ты». Усевшись в шезлонг напротив нее, он зажмурил глаза и покрутил головой – радость, казалось, распирала его.

Аркадий Иванович приехал в Ялту в начале мая, получив полуторамесячный отпуск. У Ольги были еще впереди три недели отпуска без сохранения содержания. Но как раз к этому времени она получила извещение об увольнении с работы «по сокращению штатов». Ольга давно этого ожидала. Дело в том, что директор треста, где она работала машинисткой, не раз откровенно намекал ей, что если она будет продолжать упрямиться, то она рискует потерять место. Незадолго перед ее отъездом в Крым он напомнил ей об этом еще раз и получил пощечину.

Потеря места не огорчила Ольгу Николаевну, потому что по возвращении в Москву она все равно собиралась уходить из треста. А так как то, что ей рано или поздно придется расстаться с работой, было ей известно задолго до увольнения, то они с Еленой Михайловной сумели к этому времени скопить кое-какие деньжонки.

На семейном совете в Ялте, в котором принимал участие и Аркадий Иванович, было решено, что лето Ольга будет отдыхать. За это время Аркадий Иванович брался подыскать ей новую работу.

Местом отдыха было выбрано село Отважное на Волге, где у Аркадия Ивановича жили знакомые – семья архитектора Белецкого. Хрусталев уверял, что там дешево можно прожить, что для Ольги теперь было очень важно. Он списался с Белецкими и немедленно получил ответ. Николай Иванович писал, что они очень рады будут пристроить у себя гостей, так как дом у них большой и места всем хватит. В случае же, если бы Ольга Николаевна пожелала снять где-нибудь комнату в другом месте, то и это можно устроить, ибо свободных комнат в Отважном сколько угодно. И вскоре Ольга с Хрусталевым выехали в Отважное. Заехав по дороге в Москву, Ольга оформила увольнение, отослала кое-какие вещи на адрес Белецких в Отважное и справилась по телефону у врача Дениса Бушуева о его здоровье: Бушуев в то время был на пути к окончательному выздоровлению.

Пробыв в Москве два дня, Ольга Николаевна с Хрусталевым на туристском пароходе спустились по Москве-реке, Оке и Волге до Куйбышева (Ольге очень хотелось посмотреть на Жигули). В Куйбышеве, после осмотра города и Царева Кургана, они пересели на пассажирский пароход «Нева» и поехали вверх по Волге в Отважное.

Танечка с Еленой Михайловной переехали в Севастополь к брату Елены Михайловны, капитану дальнего плавания Егорычеву, где собирались некоторое время погостить, пока Ольга Николаевна путешествует и пока она устраивается в Отважном.

– Знаешь… – говорил Аркадий Иванович, прикуривая папиросу и исподлобья, весело поглядывая на Ольгу. – Знаешь, давай-ка мы вот что сделаем: приедем к Белецким и прямо там, в глуши, в деревне и поженимся. А то пока-то мы попадем в Москву…

– Какой, однако, вы торопливый…

– Ты… – поправил он.

– Ты-ы! – подчеркнуто сказала она, подаваясь всем телом к нему и смешно морща нос, как бы дразня его.

Он мгновенно вскочил, уперся руками в поручни шезлонга, наклонился и, встретив протянутые навстречу полураскрытые мягкие губы, поцеловал ее. А когда оторвался и заглянул ей в глаза, то как-то сразу понял, что то, чего он так упорно добивался, что представлялось ему сумасшедшим счастьем – случится очень скоро, быть может, сегодня же. Поняла это и она, и, чтобы скрыть затуманенные глаза и невольное смущение (она догадалась, что он уловил ее желание), она слегка отвернулась и опустила глаза, прикрыв их темными ресницами. В самом деле, она впервые поймала себя на том, что желает его близости. И досадовала на себя, что не сумела скрыть этого желания.

– Я приду к тебе сегодня вечером… – тихо сказал он, с трудом разлепляя мгновенно спекшиеся губы и сдерживая дыхание.

Она ничего не ответила. Только уголок ярких, словно вырезанных губ ее чуть дрогнул.

Хрустнув кранцами, пароход пристал к дебаркадеру. Перекинули трап, чалки. Шаркая по трапу лаптями и кожаными сапогами, хлынула с парохода на пристань толпа третьеклассников.

Ольга порывисто встала.

– Пойдем, посмотрим на берег…

Он покорно поднялся и пошел за нею, следя, как в тумане, за движениями всей ее фигуры. Подошли к борту. Возле берега, усыпанного мелким гравием, тихо вздыхала голубоватая вода с радужными пятнами нефти. За полоской гравия шла широкая зеленая полоса травы, пересыпанная желтыми шариками кубариков и белыми ромашками, потом – глинистый обрыв, а за ним – серенькие домики под железными и тесовыми крышами. Дома, вперемежку с тополями и березами, уступами подымались вверх, на высокую гору. По съезду громыхала телега, груженная мешками, и возчик, – худой мужичонка в синем картузе, шагавший рядом с телегой, – изо всех сил натягивал вожжи и басовито кричал:

– Тпру!.. Тпру-у, подлая!..

И вдруг Ольга вспомнила то, чему она однажды была свидетельницей и что, как дурной сон, преследовало ее уже много лет.

XVI

Однажды, когда ей было восемнадцать лет, а Дмитрию двадцать два, отец отправил их прокатиться по Волге. Возле Рыбинска погожим летним днем пароход, на котором ехали Ольга с братом, пристал к пристани Село Малое. Они с братом стояли у борта и смотрели на берег.

На крыше дебаркадера, что приходилась вровень с верхней палубой парохода, стоял в одних трусиках загорелый мальчик лет двенадцати, белокурый и сероглазый. Внизу, на корме пристани, стояли еще два мальчика. Они размахивали руками и наперебой кричали: