Книга Златовласая амазонка - Елена Арсеньева

– Рада? – мадам Жизель тихонько рассмеялась. – Ты слышал, Фабьен? Наша humble violette[26] очень рада! Он доставил тебе удовольствие, этот мужик? И кричала ты от страсти, а не от страха, верно?

Ангелина отшатнулась от грубости последней фразы, от враз изменившегося, словно постаревшего лица мадам Жизель.

– Maman, – осторожно вмешался Фабьен, – сейчас не время…

– Вот как? – дернула плечами графиня. – Отчего же? Самое время! Ты уже давно должен был залезть к ней под юбку, а не ждать, пока это сделает дохляк Меркурий!

– Меркурий?! – взвизгнула Ангелина. – Да вы с ума сошли?!

– Что, не он был первым? – искривила накрашенный рот мадам Жизель. – А кто? Капитан Дружинин? Или еще раньше, в Любавине? Держу пари: пока твоя бабка жаловалась мне на твою замороженную натуру, ты валялась на сене или на песке с первым попавшимся гусаром!

Ангелина открыла было рот, но захлебнулась своим возмущением. А что возмущаться-то? Графиня хоть и груба, да почти во всем права. Даже про гусара угадала. Но что ей до Ангелининой утраченной невинности? Или впрямь имел на нее серьезные виды Фабьен?

– Да вы же сами, maman, – с болью выкрикнул Фабьен, – наказывали мне быть осторожней с Ангелиною, мол, она дочь своей матери, от нее всякого можно ожидать!

– Она-то дочь своей матери, а ты словно бы и не сын своего отца! – запальчиво возразила мадам Жизель. – Ты разрушил все мои планы своим надуманным благородством! Счастье, что твой отец так и не узнал, какой тряпкой оказался его отпрыск!

Фабьен побагровел и так решительно шагнул к матери, что Ангелине показалось, будто он сейчас ударит ее. Однако графиня не отшатнулась, а только рассмеялась, подбоченясь:

– Неужели? В кои-то веки ты решил со мной поспорить? Желаешь поступить как мужчина и наследник своего достойного отца?

– А также вашего достойнейшего брата! – словно безумный выкрикнул Фабьен. – Вы упрекаете меня в слабости нрава и робости, но дети, родившиеся от кровосмесительной связи, не отличаются силою духа!

– Придержи язык! – закричала мадам Жизель. – Будь ты проклят, если скажешь еще хоть слово!

Ангелина в жизни не слышала таких страшных, непонятных слов… вдобавок она не знала ничего о кровосмесительных связях. А лицо мадам Жизель испугало ее более всего. Белила, румяна, сурьма, прежде казавшиеся наложенными столь естественно, теперь делали ее похожей на грубо размалеванную куклу. И когда мадам Жизель уставилась на нее безумными, невидящими глазами, Ангелину затрясло, ибо она вообразила, что графиня сейчас набросится на нее, изорвет в клочья своими скрюченными пальцами с острыми когтями. Но та не двинулась с места; и хотя все еще не сводила с Ангелины глаз, в них медленно угасал пламень безумия. Наконец она шумно перевела дух и, на миг прикрыв лицо ладонями, взглянула с ласковой улыбкой на взъерошенного, ожесточенного Фабьена.

– Прости меня, сын, – произнесла она голосом столь мягким, что сторонний зритель зарыдал бы от умиления перед этой картиною нежной материнской любви. Но Фабьен и Ангелина смотрели на графиню с прежним настроением: он – с обидой и гневом, она – с ужасом. А мадам Жизель продолжала столь же проникновенно: – Ты мне дороже всего на свете, и я не могла не страдать, зная, на какой пьедестал ты возносишь сие недостойное создание!

Фабьен открыл было рот, чтобы возразить, но мадам Жизель успела прежде.

– Вспомни, как погиб твой отец, – произнесла она с такой силой неизбывного горя, что Фабьен отшатнулся, как от удара, и упал на диванчик.

Мадам Жизель повернулась к Ангелине – и вновь ужас поверг ту в дрожь; однако на губах графини порхала ласковая улыбка, а глаза были ясны и приветливы. Переворошив горку шелковых подушечек, разбросанных по широкой тахте, графиня нашла среди них маленькую книжку в сафьяновом переплете красного цвета. Ангелина успела поймать взглядом имя автора: «Фанни Хилл», а дальше не разглядела.

– «Мемуары женщины для утех», – пояснила мадам Жизель. – С таких книг я бы рекомендовала начинать эротическое образование юных девиц, чтобы они сразу знали: от мужчины следует ожидать не только быстрых телодвижений, но и наслаждения! Послушай-ка. Где это… а, вот!

И, перевернув несколько страниц, графиня своим красивым звучным голосом начала читать.

Ангелина поежилась. Все-таки мадам Жизель, несомненно, не в себе, если от такого припадка злобы так быстро перешла к чтению вслух столь неприличной книжки. Ладно, пусть читает, а уж потом, когда графиня и ее сын поутихнут, Ангелина найдет способ выбраться из этого дома и рассказать деду про странный разговор о летательной машине Леппиха!

– «Молодой джентльмен был высок и крепок, – читала между тем графиня. – Тело его – ладно скроенное и мощно сшитое, а мужская прелесть, казалось, вырывалась из густых зарослей вьющихся волос, которые разошлись по бедрам и поднялись по животу до самого пупка; вид у той прелести крепкий и прямой, но размеры меня прямо-таки испугали…» А ты хоть успела увидеть то, чем была уничтожена твоя невинность? – сладчайшим голоском проговорила мадам Жизель, и Ангелина не сразу поняла, что это уже вопрос к ней, а не продолжение заманчивого чтения, ибо, чего греха таить, сии «Мемуары» показались ей необычайно увлекательны. Вся кровь бросилась ей в лицо, стоило лишь понять, что мадам Жизель заметила этот интерес! – Действие происходит в одном из лондонских maisons de joie[27], – пояснила мадам Жизель. – Для лучшего образования глупеньких девиц там была устроена просмотровая комнатка. В Париже мне приходилось бывать в домах, где в стене имелось особое оконце, занавешенное гобеленом. Когда собирались гости, хозяйка вдруг сдвигала в сторону гобелен – и взору ничего не подозревающей публики представала еще более прелестная картина, чем та, которую убрала хозяйка. Двое молодых и красивых любовников, мужчина и женщина, – или трое, четверо, или только женщины, или только мужчины, – добавила хозяйка, вызвав у Ангелины новое сомнение в здравости ее рассудка: да разве такое бывает? Разве не вдвоем женщина и мужчина предаются любви?! Что за наваждения бесовские?! – играли друг с дружкою в постели, да столь умело и талантливо, что это действовало на публику покрепче élixir d’amour![28] Малознакомые люди уже через миг срывали друг с друга одежды и, подражая зрелищу за стеклянной стеною, образовывали на ковре настоящую кучу-малу, причем самые скромницы громче других поощряли сразу нескольких мужчин, ублажавших их. Ты ведь тоже слывешь за скромницу, не так ли? – обратилась мадам Жизель к Ангелине, и та отпрянула, уверенная, что от проницательной француженки не укрылось, что Ангелина сейчас словно видела эту сладострастную игру на роскошном ковре – и себя, распростертую под тяжестью мужского тела… тел?

Но господи, о чем она? Как удалось мадам Жизель вдруг внушить ей, что самая завидная участь – стать жертвою пылких страстей?!