Книга Морские байки - Александр Курышин

Была у него одна привычка: когда его ругали или он с кем-нибудь спорил, он постукивал пальцами себе по ноге или по столу. Он говорил, что когда он нервничает, пальцы сами начинают выбивать дробь. Что это вроде нервного тика, и он ничего не мог с этой привычкой поделать. К этой его странности все привыкли и не обращали на нее внимания.

Так продолжалось несколько лет, пока к нам не пришел новый сотрудник. И вот однажды, на очередном собрании, новичок сидел рядом с электромехаником, которого опять раздалбывали за пьянку. Начальство у нас хамоватое, при выражении своего монаршего гнева в словах не стеснялось. Возражать или спорить было себе дороже. Поэтому бывший радист как обычно молча терпел и с кающимся видом кивал головой. Только его пальцы негромко выбивали дробь по столу. Вдруг на лице новенького появилось задумчивое выражение. Он вынул мобильник, что-то на нем нажал и положил его на стол.

На следующий день, давясь от смеха, он нам рассказал следующее. Оказывается, когда-то в детстве, он занимался в клубе радиолюбителей и, услышав «нервный тик» нашего коллеги, узнал что-то знакомое. Тогда он достал мобильник и всё на него записал. После работы прокрутил запись с замедлением и понял, что это азбука Морзе. Вспомнив былые навыки, перевел запись в текст и обалдел. Оказывается, электромеханик, барабаня пальцами, морзянкой материл начальство. Причем так затейливо и замысловато, что даже наши бывалые матерщинники были удивлены витиеватостью слога.

Мы были поражены. Оказывается, этот хитрец много лет, с совершенно невозмутимым видом, у всех на виду материт начальство, причем совершенно безнаказанно. Начальство мы не любили, а опытного коллегу наоборот уважали, поэтому сохранили его секрет в тайне. Вот только с тех пор начальство всё никак не могло понять, почему, когда на собраниях начинают распекать электромеханика, все улыбаются.

Чайка

Ласковое южное море шелестело прибоем под моими ногами. Мне – 12 лет. Возраст, когда мир полон загадок и открытий. Мои родители снимали на лето домик совсем близко от уютного, уединенного, дикого пляжа. Вода чистая и прозрачная. Я часами плескался в теплом море, изучая подводный мир и его обитателей. Несмотря на юный возраст, я отлично плавал и нырял. С ластами и маской мог проплыть под водой от двадцати до тридцати метров. Я вместе с друзьями выискивал на дне раковины рапанов, ловил в зарослях водорослей рыб-иголок, собирал мидий. Нырять и изучать морскую глубину – сплошное удовольствие!

В прибрежных скалах жило много чаек. Они постоянно носились над морем, громко кричали и ныряли за рыбой. Мои попытки познакомиться с ними заканчивались неудачей. Птицы очень пугливы. Стоило мне подойти к ним поближе, как они сразу улетали.

И вот как-то раз я увидел большую, сидящую на воде белую чайку. Она почти не двигалась. Наверное, задремала или отдыхала после удачной охоты. На этот раз я решил не упустить свой шанс. Стараясь не спугнуть добычу, я издалека нырнул поглубже и, проплыв почти над самым дном, резко поднялся и схватил ее за лапы…

Для птицы это стало полной неожиданностью. Она забила крыльями, пронзительно закричала и от страха обгадилась жидким, пахнущим рыбой пометом, прямо мне на голову. Чайка попыталась взлететь, но я держал крепко. Тогда она стала клевать мои руки, плечи и голову. Было невероятно больно, я даже не удержался и заплакал. Естественно, я выпустил добычу, и чайка улетела. От неожиданности, боли и обиды я наглотался воды и чуть не утонул. А эта мстительная бестия вернулась и стала на меня пикировать, норовя клюнуть в голову. Я еле-еле доплыл до берега, где меня спасли подбежавшие родители.

Руки болели неделю и были покрыты огромными, сизыми синяками. Плечи тоже украсили сине-желтые отметины от клюва, а на голове осталось несколько ссадин. Впрочем, на мне тогда всё заживало, как на собаке. Не прошло и нескольких дней, как я уже продолжал изучать полные тайн прибрежные скалы и загадочные морские глубины. Только старался держаться подальше от коварных белых птиц.

Говорят, души погибших моряков вселяются в чаек. Наверное, встретившийся мне экземпляр в прошлой жизни был грозным и мстительным пиратом. Во всяком случае, именно так я тогда рассказывал своим друзьям, когда загорелый и отдохнувший вернулся домой.

Хвостатый рейс

Настроение у судового электрика Кузьмича было отличное. Уже спала дневная тропическая жара, и моряк неспешно двигался в сторону родного парохода. В его желудке мирно плавали жареные креветки. Им не было тесно – пива там было много. Левой рукой он обнимал постоянно хихикавшую местную жрицу продажной любви, правой – держал недопитую бутылку холодного пива.

Позади него, на тачке, смуглый паренек вез покупки: две клетки с огромными цветными попугаями. Хорошо на душе было и оттого, что эти красавцы достались ему практически даром. Он выменял их за вынесенное с судна ведро краски. Вдруг приятные раздумья о прибыли от продажи птичек дома были прерваны пронзительным визгом и сердитыми воплями.

Из-за угла, воя, как сирена, выскочил резиновый гном, который при ближайшем рассмотрении оказался маленькой обезьянкой-капуцином. Обезьяна была одета в костюмчик гнома из прорезиненного материала. Короткие синие штанишки, желтая жилетка и остроконечная красная шапочка на пушистой голове глянцево блестели под лучами тропического солнца, придавая животному вид детской игрушки. За обезьянкой, что-то выкрикивая и размахивая гигантским мачете, запыхавшись, гнался толстый мужик. Увидев высокого белокожего мужчину, обезьянка прибавила скорости. Подбежав к электрику, она обхватила его ногу всеми четырьмя лапами, перестала визжать и, задрав голову, посмотрела ему прямо в глаза. В этом гипнотическом взгляде было столько неизъяснимой печали, вековой мудрости и вместе с тем робкой надежды, что просоленное сердце грубого моряка не выдержало.

– Эй! Мачо, зачем животинку тиранишь?! – возмутился Кузьмич, загораживая обезьянку бутылкой пива.

Обезьянка обернулась к толстяку и оскалила свои белоснежные зубки. Размахивая руками, тот начал что-то сбивчиво рассказывать. Проститутка, немного знавшая английский, стала переводить. Оказалось, что это местный фотограф, который зарабатывает на жизнь, фотографируя туристов с обезьянами, попугаями, змеями и другой местной живностью. И эта… (тут последовал монолог минут на пять, который девушка перевести не смогла)… обезьяна разбила вдребезги его дорогущую фотокамеру. Теперь он ее порежет на кусочки и отдаст в ресторан, где из нее, на радость туристам, что-нибудь приготовят.

Внимательно посмотрев на обезьянку и почесав свою густую, черную, с едва пробивавшийся сединой шевелюру, Кузьмич резонно заметил:

– Обезьянка маленькая, много за нее не выручишь. Зато у меня есть к вам деловое предложение! Продайте ее мне, а я обещаю, что вы ее никогда больше не увидите.

Толстяк с тесаком задумался. Примерно час ушел на обсуждение деталей сделки, и консенсус был достигнут. Моряк получил обезьянку вместе со шмотками и поводком, отдав за нее почти все деньги, которые имел при себе. Сначала электрик огорчился от такой большой и непредвиденной растраты, но, прикинув, за сколько сможет продать обезьянку дома, вновь воспарил духом.