Книга Поезд - Анатолий Курчаткин

– Как это может быть? – недоуменно спросил американец. Он был дотошным парнем, ему хотелось проникнуть в самую сердцевину чужой жизни, выяснить самую суть. – Что это значит?

– Не могу просечь! – сказал мужчина. – Вот уже сколько времени прошло, думаю временами – и просечь не могу!

– Тут и просекать нечего. – В улыбке жирафа была счастливая хмельная ублаготворенность. – Это значит, что мы не в поезде, а на корабле. И движемся к цели не по прямой, а галсами.

– А? Так? – посмотрел американец на мужчину.

Все же он был и туповат, несомненно. Галсы галсами, но какой корабль, когда рельсы под днищем!

Мужчина, однако, не успел ответить ему. Ручка на запертой двери задергалась, дверь запрыгала, и в нее постучали.

Это был не проводник, наверняка. У проводника имелся ключ, и, не открыв двери, он бы не стал стучать, а просто отомкнул ее. И все же не следовало, чтобы кто-то видел их гостей. Хватит того раза, когда они наткнулись на адама с евой.

– Исчезайте! Живо! Давайте! – шепотом велел мужчина.

Женщина бросилась прятать стаканы с бутылью «Рояля». Стекло предательски звенело, она тыкалась в одно место, в другое – и все оказывались неподходящими.

– А если мне совсем не хочется уходить? – В голосе американца была пьяная неуступчивость.

В дверь застучали снова, и затем ее затрясли.

– Забирай его, забирай, давай же! – хлопнул мужчина жирафа по шее.

– Его заберешь! – с хмельной усмешливостью проговорил жираф.

– Помоги мне спрятать! Куда? – затеребила мужчину за рукав женщина.

Стук в дверь прекратился, и трясти ее тоже перестали.

Мужчина вскочил на стол, принял от женщины стаканы, бутылку и сунул все под подушку на их полке под потолком. Когда он спустился вниз, они с женщиной были в купе вдвоем. Жираф с американцем словно испарились.

В замок двери вставили ключ, щеколда щелкнула, ручка опустилась, оттягивая собачку, и дверь с грохотом отъехала в сторону. На пороге стоял проводник, из-за его спины выглядывала ева.

– Почему не открывали? – спросил проводник.

– Я стучалась, стучалась… – проговорила ева.

– Я еще мужчина, – сказал мужчина.

– А я еще женщина, – тотчас подхватила женщина.

Проводник втянул в себя воздух.

– Псиной у вас воняет. – Он пошевелил ноздрями еще. – И жженым маслом.

– Спиртом у них здесь пахнет, – тоже втянув в себя воздух ноздрями, жалующимся голосом сказала ева.

– Спиртом? – переспросил проводник. И унюхал. – Спиртом, точно! – Он расхохотался: – Ну-ну! Понятно. Алкоголь в этом деле вещь полезная. Пардон, что помешал. Но вот прибежала, – указал он на еву за спиной, – не пускают, не пускают!

Ева выступила из-за его спины, протиснула мимо проводника живот в купе и следом ступила сама.

– Именно что не пускали, не так разве? – сказала она.

– Но псиной все же у вас воняет, – приготовясь уходить, поводил проводник носом из стороны в сторону. – Смотрите, заловлю!

Он ушел, закрыв дверь, ева, все еще не пришедшая в себя от потрясения, пережитого перед запертой дверью, тотчас легла, закрыла глаза, и мужчина с женщиной тоже полезли к себе наверх. Им тоже требовалось отдохнуть. Они тоже пережили кое-что.

В барабанную перепонку, когда легли, переброшенный через оси, подвеску, через стенки вагона, полку, слегка приглушенный подушкой, ударил грохот колес о рельсы. Поезд мчался, пожирал пространство, стремил себя вперед. Прогремел металлический мост над каким-то овражком. Хорошая была скорость. А невдолге поезд должен был помчаться еще быстрее. Мужчина уже заканчивал расчеты, почти закончил. Теперь – только воплотить теорию в практику.

12

Видимо, на станции, вещавшей по радио, была возможность увеличить звук независимо от того, насколько вывернута ручка включения, – динамик, гремевший барабанной музыкой с привычной громкостью, прервав барабан на середине фразы, вдруг словно взорвался: голос диктора, вырвавшийся оттуда, был истинно ударом грома.

– Внимание, чрезвычайное сообщение! Внимание, чрезвычайное сообщение! – выкатываясь из динамика, грохотал голос.

Мужчина с женщиной только что взобрались на свою верхотуру, собираясь ложиться спать, ева уже лежала, может быть, даже и спала, не было только адама, несшего где-то свою ответственную охранную службу. Мужчина слетел вниз, крутанул колесико, чтобы приглушить раскаты грома, ева, соскочив босыми ногами на пол, со вздыбленной на животе ночной рубашкой, с диким видом, слепо глядя перед собой, стояла у стенки, тряслась, будто ее колотило в ознобе, и вопрошала в пространство:

– Что случилось?! Что случилось?! Что случилось?!

– Сейчас узнаем, – ответил ей мужчина. – За чем-чем, а за этим не заржавеет.

– За чем не заржавеет? – спросила ева, глядя перед собой все тем же слепым взглядом, похоже, не отдавая себе отчета в своем вопросе.

– За сообщением, обещают же, – нарочито обыденным голосом отозвался мужчина.

– Скорее, не обещают, а угрожают, – поправила его сверху женщина.

– Зачем угрожают? – тотчас вцепилась в брошенное слово ева.

– Да нет, никто не угрожает, это шутка, – успокаивающе проговорил мужчина, с укором взглядывая наверх на женщину. – Шутка. Элементарная шутка.

Однако сообщение оказалось далеко не успокаивающим. Мужчина такого даже не ожидал.

– Внимание, чрезвычайное сообщение! – прогрохотал динамик в последний раз; последовала пауза, и тот же голос, что делал предуведомление, так же грохоча, наконец, сообщил: – Всем находящимся в купе, независимо от возраста, состояния здоровья и самочувствия, незамедлительно выйти в коридор! Приказ обсуждению не подлежит и должен быть исполнен строго и неукоснительно. Все невышедшие автоматически будут считаться подозреваемыми. Повторяю: подозреваемыми!

– Подозреваемыми? В чем подозреваемыми? – снова вопросила в пространство перед собой ева.

Ей было бы куда легче, если бы рядом сейчас находился ее адам. Ее бы, наверно, успокоила просто его рука, держащая ее руку.

– Да, в чем подозреваемыми? – вслед еве недоуменно проговорила женщина, свешивая вниз ноги и приступая к процессу спуска. Он у нее проходил в несколько этапов и затягивался довольно надолго.

– В государственной измене, в чем еще! – позволил себе прозубоскалить мужчина.

Хотя на самом деле прозвучавшее сообщение встревожило и его. Даже не встревожило, а как бы подняло ему внутри дыбом шерсть. Буквально такое было у него ощущение. Словно бы там, внутри, он был неким зверем, и вот этот зверь почуял опасность.

В коридоре, когда они все трое вытиснулись туда, было уже полно. Юные создания, населявшие теперь вагон, исполнили отданное по радио приказание с бравой солдатской поспешностью. Словно перед тем, как предоставить им здесь места, их специально тренировали. Они громко переговаривались, перекрикивались, в коридоре стоял гвалт – казалось, в воздухе разлита атмосфера молодой беспечности и легкомыслия. Но нет, отметил для себя, оглядевшись, мужчина: то была атмосфера старательно скрываемого страха. Юные создания вокруг были так же ошеломлены и испуганы, как и беременная ева. Только, не смея признаться в том друг перед другом, прикрывались, как фиговым листом, громким перекрикиванием. Но лица их выдавали. Как бы, при всей молодой неопытности, юные создания знали о своем пребывании здесь нечто такое, что не было известно ни мужчине, ни женщине, – и вот это знание оттиснулось ошеломлением и испугом в выражении их лиц.