Книга Волжский рубеж - Дмитрий Агалаков

– Святые угодники! – весело воскликнул их старший товарищ – командир роты Алексей Черенков. – Вот сейчас, господа, война и начнется! Только не с англичанами и французами, а иная! Генералитет супротив взвода матросов! – Он привычно дернул себя за рыжеватый ус. – Прямо-таки сию же минуту-с! – И, бросив это, направил своего коня в сторону головы войска. – Не упущу-с аттракциона!..

Мост, стратегическое значение которого переоценить было невозможно, собран не был. Черная речка не принимала русских солдат!

– Да что же вы, лейтенант!.. – сжав зубы, в гневе прорычал Павлов. – Да я вас под трибунал отдам! Расстреляю, к чертовой матери!

Но морской офицер Тверитинов, готовый расплакаться от отчаяния и несправедливого обвинения, набрался смелости и заступился за себя и своих матросов:

– Мы же рук не покладая, ваше высокоблагородие! Нас отрядили, так кто ж виноват, что мост плохой совсем? Мы же не ангелы, чтобы Святым Духом его строить! У нас же только руки, топоры и молотки! И ничего более, ваше высокоблагородие, сами рассудите!..

Генерал Павлов остыл так же стремительно, как и загорелся. Что было толку обвинять этого офицера, от которого мало что зависело, во всех грехах? Ему приказали – он отправился выполнять. А работы больше оказалось. Вот те, кто работу недооценили, их бы под трибунал! Да кто ж сейчас за пару часов до боя разбираться будет?

– Почему мост не готов? – поравнявшись с Павловым, спросил Данненберг. Устремил холодный взгляд на вытянувшегося перед ними трепетавшего морского офицера. – Это нарушает все мои планы, генерал…

– Наши планы, ваше сиятельство, – поправил его Павлов. – Так прежде надо было начинать. Днем строить нельзя – враг подглядит, все поймет, приготовится. Стало быть, предыдущей ночью стоило послать сюда моряков. Не послали. Теперь ждать придется…

Тверитинов, так и не отнимая руки от фуражки, слушал двух генералов и был готов к худшему.

– Вот что, лейтенант, – бросил ему Павлов, с которого гнев схлынул окончательно, а холодный разум стратега во всем взял верх. – Работать так, точно Божий храм от пожара спасаете. В три силы. В десять! Ясно?

– Так точно-с!

– Люди нужны?

– Не откажусь, ваше благородие!

– Бери, сколько нужно. Бревнышки таскать легко и скоро, как с голодухи жен любимых до постели! – Он кивнул. – С богом, лейтенант! – Павлов обернулся к главнокомандующему: – Я, Петр Андреевич, с вашего позволения войска осмотрю. Кто поотстал, кто увяз. – Генерал-лейтенант с горечью покачал головой. – Времечко есть: тут и за час не управиться!

Павлов повернул своего коня и оставил нахохлившегося Данненберга и его адъютантов рассматривать обрывистые берега и ломаную линию Черной речки, уходящей через каменистую землю Крыма к главной Севастопольской бухте и дальше – к морю.

– Гляди-ка, куда это он? – кивнул Павел Гриднев на проскакавшего мимо генерала Павлова в окружении своих адъютантов. – Неужто назад пойдем, до развалин, а?

– Видать, застряли мы, – кивнул Петр Алабин. – Ждать будем…

– Да еще как застряли, господа! Крепко застряли! – услышав их, уже подъезжая, усмехнулся капитан Черенков. – Нет переправы для нас! Нет мосточка-с! Только вплавь!

Солдаты роты прислушивались к своему командиру, смелея, улыбались.

– Но его сиятельство войну не открыли-с, – усмехнулся неунывающий ротный, который шутил и под пулями. – Смилостивились! Пригодится порох еще!

Его бодрый холерический нрав во многих вселял надежду: мол, все обойдется! Ядра, картечь и пули уйдут стороной, пройдет мимо вражеский штык! Будем жить, будем!

– Рота, вольно! – скомандовал Черенков сотне своих бойцов. – Прикажите солдатам разойтись, господа офицеры! Пусть на камешках посидят – еще находятся нынче!

Алабин и Гриднев оживленно кивнули.

– Разойдись! – уже командовали младшие офицеры своим солдатам, разбивая строй.

А впереди, у Черной речки, с новой силой застучали топоры моряков. Солдаты из стрелковых рот, под надзором своих офицеров, отложили винтовки и с матерком вцепились в бревна. Бешено кричал, бегая среди работающих, морской лейтенант Тверитинов. Ничего не упускал он из виду, во все вникал, не щадил своих рук, если было надо. Второй раз командиры не помилуют!

3

Случайному путнику могло показаться, что Севастополь, главный оплот русских на Таврическом полуострове, крепко уснул в эти часы после долгих мытарств предыдущих месяцев. Но это было не так. Окруженный на западных границах врагом, до рассвета спавшим, изрядно потрепанный бомбежками, город даже не дремал – кипел! На огне пусть и медленном, но верном. Чтобы не выдать себя – обмануть неприятеля!

Три часа назад из Севастополя начали выходить русские полки. Тысяча за тысячей. Шли тихо. Без шуток и песен, разве что с забористым матерком, произносимым в полголоса. Солдаты выходили в ночь, в туман и темень – и там исчезали…

Войском командовал генерал-лейтенант Федор Иванович Соймонов. Он был одним из тех русских служак высшего состава армии, на которой эта армия и держалась. Выходец из простых поместных дворян, он не имел возможности рассчитывать на продвижение по службе в силу высокого происхождения. Оттого Федор Иванович всего добивался острым офицерским клинком, стратегическим мышлением, личной храбростью. Больше всего он жалел, что родился поздновато для Отечественной войны 1812 года. Когда русские и французы вышли на Бородинское поле – биться не на жизнь, а на смерть, – ему было всего двенадцать лет! Три-четыре годика не дотянул! Зато в тридцать один год он уже командовал полком, в тридцать восемь стал генерал-майором, в пятьдесят один – дивизионным генералом.

Крымскую войну Федор Соймонов встретил Георгиевским кавалером, командиром 10-й пехотной дивизии, в которую на день Инкерманского сражения входили Томский, Колыванский, Екатеринбургский полки, стрелковые батальоны и артиллерийские наряды. Именно их в ночь с 4 на 5 ноября он и вывел из второго бастиона Севастополя и стал собирать за городом у Графской пристани. Чуть ранее основные силы находящихся в крепости защитников адмирал Нахимов поставил у четвертого бастиона – именно здесь по данным разведки союзники готовили прорвать оборону.

Генерал Соймонов хотел поквитаться и с французами, и с англичанами. С одними – за поруганную когда-то родину, с другими – за подлость и предательство. Не могли христиане связаться с турками против других христиан, никак не могли! Басурмане они после этого – одно слово! Нехристи.

Только что полкам, первым вышедшим из крепости и теперь дожидавшимся своих товарищей, дали команду вольно. Солдаты торопливо скручивали свои цигарки, понимая, что через версту, когда они окажутся на балочном плато, никому уже курить не позволят. Выдадут себя огоньки! Предадут в руки проклятым англичанам! Да и шагать придется торопливо – до рассвета успеть еще надо! Знали солдаты и другое: для многих нынче это – последняя цигарка в их жизни! Поэтому курили с трепетом, жадностью, с великой тоской в сердце.