Книга Когда зацветет сакура… - Алексей Воронков

– Будь осторожна, – сказал он ей. – Ведь ты – все, что у меня есть на этом свете…

…А наступление советских войск продолжалось. С каждым днем противник все больше и больше терял силы. Ошеломленные таким напором русских, японцы порой чувствовали себя, словно потерявшиеся в лесу грибники, внезапно столкнувшиеся нос к носу с медведем. Разве они могли предположить, что кто-то сможет взять все эти неприступные с виду УРы? Жили не тужили, зная наперед, что до них никто не доберется, а тут на тебе…

События разворачивались так быстро, что время не поспевало за ними. Сами же бойцы не успевали запоминать названия освобожденных ими населенных пунктов. Муданьцзян, Ванцин, Гирин… Что там еще? Да разве все упомнишь!..

Однако японцы продолжали сопротивляться. На иных рубежах противник не сдавался до тех пор, пока не кончались патроны или в живых не оставалось ни одного солдата. Было много смертников, которые, будучи накрепко прикованы к орудиям, показывали образцы сумасшедшего фанатизма и преданности своему долгу. Бежали редко – сражались до последнего. Даже видавших виды русских бойцов эти обреченные на смерть люди поражали своей стойкостью и дерзостью. Но что могло тогда остановить этот огненный смерч? Нет, не было такой силы, которая бы сдержала натиск этих обреченных на вечную славу людей, освободивших Европу от фашистов и теперь добивавших остатки тех, кто развязал Вторую мировую. И мчались танки, вспарывая воздух рокотом дизелей, и давили гусеницами все, что попадалось на их пути – орудия, бронемашины, людей, – оставляя после себя груды искореженного металла и сотни трупов чужих солдат.

Но были потери и среди русских. Санитары не успевали уносить с поля боя раненых. Убитых жалели. Как же так, всю войну прошли, а тут вдруг…

По улицам освобожденных городов потянулись колонны пленных. Их отводили в поля и размещали в спецлагерях, которые разбивали прямо под открытым небом. Основную часть пленных потом в «телячьих вагонах» и в трюмах сухогрузов отправляли в Союз на принудительные работы. Тем же, кому не выпала дальняя дорога, пришлось еще долго восстанавливать разрушенные войной китайские и корейские города и селения…

Глава шестая

1

…Жаков не стал спешить с арестом садовника. Вначале решил присмотреться к нему, понять, чем он дышит, выявить его связи.

– Капитана, зря ты так! – укорял его Ли. – Это плохой человек, очень плохой… Бойся его, бойся! Он и жену твою не пожалеет.

Мысль о Нине заставила Жакова вздрогнуть. «Пусть только посмеет! – сжал он кулаки. – Однако надо срочно выяснить все об этом человеке. Завтра же поговорю с товарищами из городского комитета Трудовой партии Кореи: может, у них есть какая-то информация о нем?»

А Ли не унимался: арестуй, капитана, садовника – и все тут! «А может, и впрямь арестовать? Но что я ему предъявлю? – думал Алексей. – То, что он состоит в партии, которую создал злейший враг Советского Союза? Так ведь он может сказать, что давно уже вышел из нее… Более того, что попал туда по ошибке или недомыслию. Нет, надо все же понаблюдать за ним», – решил капитан. Одна беда – людей у него нет. Спасибо местным патриотам, согласившимся составить костяк городского отдела народной милиции и службы государственной безопасности – к ним и приходится обращаться всякий раз за помощью. А то ведь одному Жакову не справиться с ситуацией. Вот ведь что получается: задачу-то ему поставили сложную – выявлять врагов народного режима, а в помощь никого не дали. Оставили только одного ординарца Васю Гончарука, но он же не оперативник.

– Ничего, – успокоил его тот, – мы и вдвоем все смогем…

С Васькой они с сорок третьего года. Тот готов был идти за ним и в огонь и в воду. Здоровяк, каких мало. Раньше Алексей только слышал о том, что кто-то подковы гнет да двухпудовой гирей крестится, и вот увидел все своими собственными глазами. И не только это – видел, как этот бугай кочергу в узел завязывает, а потом вновь развязывает ее. «Я, – говорит, – всю жизнь мечтал помериться силами с Иваном Поддубным, но теперь поздно – тот старым стал, какой из него уже борец?». Он уверял, что до войны специально в своем родном Донецке в цирк ходил, чтобы побороться с именитыми русскими силачами, и всякий раз побеждал их. Его не раз в труппу приглашали, но он отказывался. «А кто, – спрашивал, – за меня под землю полезет? Кто уголек будет стране давать?»

Он и стрелял хорошо. При этом обладал завидной реакцией. Однажды, а было это под Калачом, когда их бригада замкнула кольцо окружения армии Паулюса, они на трофейном «опель-капитане» заехали в одну деревню. Та лежала в руинах, и только один домишко пыхтел в небо трубой. А была зима – видно, какой-то крестьянин печку затопил. Открыли дверь, глядь, а там полон дом немцев. Сидят, шнапс пьют. Увидели русских – и за оружие. Тут-то их всех и положил Вася из ППШ. Другой бы растерялся, а этот нет.

Был еще случай, когда он снова спас Жакова. Они тогда ходили на задание в тыл врага – необходимо было установить связь с партизанами и получить списки предателей, которые работали на немцев, чтобы в будущем по горячим следам произвести их аресты. Оставив отряд в лесу, Алексей лично захотел осмотреть дом, который стоял на опушке и где должна была произойти встреча с руководителями одного из белорусских партизанских отрядов. Дом был крепкий, двухэтажный. Раньше в нем лесник жил. Но теперь стоял сиротой – будто бы вымерли все или разбежались. Тихо, и только слышно, как аист, птица перелетная, копошится в гнезде. Весна, брачное место себе готовит.

Хорошо, что он взял с собой тогда Гончарука, а то еще неизвестно, чем бы все закончилось. Думали, в доме никого нет, а когда вошли – тут и попали в ловушку. То была засада, которую устроили им немцы с полицаями. Как они узнали о встрече – неизвестно, но подготовились к ней хорошо. Арестовав прибывших к намеченному сроку представителей партизанского отряда, они стали дожидаться разведчиков. Вася и теперь не дрогнул: вначале кулачищем своим пудовым зубы им пересчитал, а после и очередью полоснул. Потом еще раз и еще…

– Интересно, долго бы он у меня сопротивлялся, если б мы вдруг схватились с ним? – указывая в открытое окно на садовника, с блаженной улыбкой кота, наблюдавшего за мышью, проговорил Гончарук.

Кван Пен Сон – так звали садовника – выглядел внушительно. Толстая, словно у быка, шея, энергичный взгляд, бойцовская осанка. Такого на испуг не возьмешь. Прижмет так, что мало не покажется. Вот у Васи и зачесались руки.

Усевшись по-азиатски за низеньким столиком на циновки, они за обе щеки уплетали куриный суп-лапшу. Суп, как говорится, с пылу-жару – его Нина только что приготовила. Любимое блюдо Алексея, который как однажды попробовал его у будущей тещи, так и полюбил на всю жизнь. Теперь чуть что: Нина, вари суп-лапшу. В войну-то редко когда приходилось побыть вместе – то бой, то еще что, – а вот теперь сошлись в семейном тепле. Алексей специально ездил отпрашивать жену у начальника санбата майора Личмана. Санбат-то на другой стороне полуострова развернули, так что бывать там Алексею было несподручно. А тут Нина под боком. Мало того что это чертовски приятно, так ведь он теперь еще и спокоен за нее. Теперь уже не надо думать, что там да как.