Книга И настанет веселое утро - Ирина Токмакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Валя задремал.
Когда выплыли из протоки в затон, увидели, что на пристани кто-то стоит. Это была заведующая, Вера Александровна.
Тамара заболела
Тамара отодвинула миску с супом:
– Не буду.
Тётя Нюра не поняла:
– Что, горячо, что ли?
– Не буду.
– Совсем не будешь? Не хочешь есть?
– Не хочу.
– Не капризничай, Тамара, мы же пойдём потом сосновые шишки собирать. И Олеся пойдет. И Альфа. Кушай, детка.
– Никуда не пойду. Ни с кем. Я спать хочу.
Тётя Нюра пощупала Тамарин лоб.
– Ого! Да ты уж не захварываешь ли? После обеда позвали Веру Александровну.
Она посмотрела Тамару, послушала, постукала по спине, поглядела горло, надавив на язык холодной блестящей пластиночкой – шпателем.
– Ничего, Тамусик, – сказала она весёлым голосом. – Скоро поправишься. – А потом вышла за дверь, вздохнула и совсем уже невесело сказала тёте Нюре: – И где она могла зацепить? Сыпь. Горло красное. Похоже, что скарлатина. Уложите её в изоляторе, я через час зайду.
«Олеся, ты моя мама?»
Тамаре больно глотать. Глазам жарко. Голова горит. К ней часто приходит Вера Александровна.
Изоляторная сестра тётя Зоя всё время кладёт ей на голову мокрое, холодное полотенце. Полотенце сразу нагревается. Тётя Зоя мочит его в тазу, выжимает и кладёт снова.
Кто-то в белом халате входит в изолятор. Тамаре больно повернуть голову. Тамаре трудно открыть глаза. Кто-то подходит к кровати, садится рядом и говорит шёпотом что-то хорошее.
Тамара с усилием поднимает веки. Это Олеся пришла. Она сама сменила холодный компресс. Она где-то раздобыла настоящую конфету в бумажке и положила её в Тамарин горячий кулак.
Добрая, хорошая Олеся. Тамаре хочется плакать.
– Олеся, может, ты моя мама? – спрашивает она неожиданно.
Олеся глядит грустно и качает головой. Она гладит Тамарины растрёпанные волосы. Она знает, что Тамарина мама погибла в Минске во время фашистского налёта. Но она не может сказать этого Тамаре. Она говорит:
– Может, ты поспишь? – И на цыпочках выходит в коридор.
Поэты
Тамара уже поправлялась, когда заболел Валя. Потом Инночка-красавица. Потом в изоляторе не хватило места: заболели ещё пять человек.
Но всё-таки настал день, когда поправились все. Тётя Нюра встречала всех радостно и весело. Когда в комнату вошёл бледный, похудевший Валя, она так и ахнула:
– Валенька, мальчик, как ты вытянулся! А Тамара, которая вернулась из изолятора на неделю раньше, пританцовывала вокруг него и пела:
– Тётя Нюра, хорошие я стихи сочинила? Инночка-красавица сказала:
– Я тоже умею. Знаешь, что я сочинила?
Это про Кашлатика.
– А откуда ты узнала?
– Что?
– Что у него живот болел?
Инночка застеснялась, а потом хитро прищурила свои голубые глазёнки и сказала:
– Он мне сам сказал. Вот.
– Ну и ладно, – сказала Тамара. – А у меня ещё другой есть стих, я в изоляторе, когда лежала, сочинила.
Валя, который всё это молча слушал, вдруг сказал:
– Плохой стих.
– Почему это?
– Нерифменный. Он – нерифменный.
– Сам ты нерифменный, – обиделась Тамара. – Э-э, Валька нерифменный!
– Ну тебя, ну тебя, Томка! Вмешалась тётя Нюра, развела поэтов по разным углам.
Если бы кто-нибудь подошёл к тому углу, где Валя возил по полу кубики, то он услышал бы такое бормотание:
Потом всё бормоталось сначала.
Урожай
Пока болели, наступил август. Кто не был в изоляторе, вместе с тётей Нюрой и Олесей ухаживали за огородом. Поливали, носили воду из затона. Пололи. Прореживали морковку и свёклу.
Росточки окрепли.
У морковки выросла красивая вырезная ботва.
Огурцы зацвели маленькими жёлтыми граммофончиками. К ним прилетели пчёлы. Протискивались внутрь жёлтого цветка и вылетали оттуда с довольным жужжанием. Потом жёлтые цветы завяли и отвалились. Появились маленькие огурчики – пуплята.
И вот однажды был назначен день, когда весь обед должен был готовиться из овощей с ребячьего огорода. Вечером пошли на огород с тётей Нюрой. Позвали Олесю. Пригласили Веру Александровну.
Вале доверили выдернуть первую морковку. Он уцепил морковку за пушистый хвост, дёрнул. Ярко-оранжевая, кургузенькая, с кусочками сырой земли, она была похожа на улыбающуюся рожицу.
Тамара сказала:
– Здравствуйте, Морковка Валентиновна!
И все засмеялись. Потом все дёргали по очереди: морковку, ещё морковку, свёклу. Выдернули несколько кустиков картошки – на суп.
А на следующий день был невероятно вкусный обед. И всем давали добавку.
«Здравствуй, Инночка-красавица!»
Однажды утром, после завтрака, открылась дверь, вошла Вера Александровна, а с ней высокий военный. Он быстро оглядел всех ребят по очереди и воскликнул, протягивая руки:
– Здравствуй, Инночка-красавица!
Инночка поглядела на него своими круглыми синими глазами, и вдруг закричала, и бросилась к нему, и уткнулась лицом в его гимнастёрку. Это был Инночкин папа!
А дело было так. Инночкиного папу ранило осколком в ногу. Его отправили в госпиталь. Доктор-хирург вынул у него осколок.
Теперь нога у него совсем не болит. И он опять уезжает на фронт. А целых два дня он пробудет с Инночкой. И со всеми ребятами тоже.
Незнакомые люди
Никто ничего не знал, никто не слыхал этого разговора. И Тамара тоже не слышала.
Пришли как-то к Вере Александровне двое незнакомых людей. Мужчина и женщина. Женщина протянула ей какую-то бумажку.
Она сказала:
– Муж уже больше не сможет вернуться на фронт. Он просил, настаивал, но врачи не признают его годным. Будет работать на заводе. У нас никогда не было детей. А сейчас так много сирот. Мы хотим взять себе ребёнка. Не бойтесь, мы воспитаем его, как родного. Мальчика или девочку – всё равно.
