Книга Приморские партизаны - Олег Кашин

И пошла по лестнице наверх. Кто-то из эмчеэсников неуверенно засмеялся, у майора продолжала шипеть рация. Этого никто не ожидал, но через минуту женщина действительно спустилась в шубе и, наверное, что-нибудь и сказала бы, но тут дверь открылась, вышли все, все молча. У следовательницы в руках баллончик с краской. Щуплого в очках Башлачев подтолкнул в спину к майору – увози. Майор кивнул омоновцам, те пошли вниз, за ними сам майор с задержанным, потом все остальные, потом генерал. Женщина в шубе и ее дочка ушли наверх, тоже молча.

– Не боитесь, значит, не боитесь, – повторял генералу уже в спину Щукин-отец. На лестнице оставалась только следовательница, старик поднял на нее глаза и подумал, что у нее такое лицо, что, наверное, папа у нее пил, мама пила, дедушка пил, бабушка, а прадедушка и прабабушка были неандертальцы. Она ничего не сказала и тоже ушла. Старик вернулся в квартиру – уже один.

31

– Дети, дети, тихо! – директор муниципального образовательного учреждения «Средняя школа номер 38», имени которой Надя не запомнила, подняла руку, и актовый зал действительно притих. Муниципальное образовательное учреждение «Школа номер 38» – наверное, все дело в том, что Надя волновалась, и поэтому это абсурдное словосочетание было единственным, что сейчас крутилось в ее голове. Школа – в кавычках, как будто это не школа на самом деле, а черт знает что. Как будто в России высадились инопланетяне, и дали всем привычным вещам названия на своем инопланетянском языке – «муниципальное образовательное учреждение», чушь какая-то.

– Дети, – повторила директорша. – Сейчас перед нами выступит старший специалист пресс-службы УВД нашей области Надежда Сергеевна Ржевская.

Надежда Сергеевна, до прошлого года – не очень популярная радиоведущая, а теперь старший лейтенант МВД, оглядела зал и сразу увидела мальчика-старшеклассника, который, нагло глядя прямо ей в глаза, руки держал на уровне паха и совершал ими такие движения, как будто он мастурбирует, а мальчики, сидевшие слева и справа от него, краснели, но при этом похохатывали, глядя тоже на Надю, но не нагло, а смущенно. Школа!

У Нади с собой была утвержденная Башлачевым бумага о раскрываемости, статистике, успехах и планах областного управления – бумага скучная, но, как предполагалось, с помощью такой бумаги школьники, то есть самая рискованная с экстремистской точки зрения социальная группа, поймут, что милиция – добро, и что без милиции они никуда и никак.

Дети слушали, кажется, даже с интересом. Надя пересказывала бумагу своими словами, заглядывая в нее, только чтобы свериться с цифрами – да, она была неплохим оратором, сама про себя это знала и была довольна, более того – перечислять «грабежей столько-то, изнасилований столько-то» ей нравилось гораздо больше, чем говорить в микрофон «гудного всем морнинга» или «три часа на наших радийных ходиках», как это было принято на прошлой работе.

– В общем, дорогие друзья, областное управление внутренних дел, как вы видите, надежно стоит на страже вашего детства и безопасности, – закончила Надя и улыбнулась адресно тому мальчику, который в начале ее выступления смущал ее неприличными жестами – видишь, мол, не смутил, ничего у тебя не вышло!

Дальше школьникам предлагалось задавать вопросы, и все, конечно, молчали. Директорше пришлось встать и сказать, что дети, не надо стесняться, к нам все-таки не каждый день приходят люди из УВД, и если мы сегодня не спросим чего-нибудь, что нам интересно, то завтра нам просто уже будет не у кого это спросить и, Надежда Сергеевна, – директорша уже обращалась к Наде, – расскажите нам, пожалуйста, что самое трудное в работе милиционера сегодня?

– Знаете, как пелось в песне – наша служба и опасна и трудна, – бодро начала Надя и поняла вдруг, что дальше ей в голову ничего не приходит. Она же сама не вполне милиционер, она только оперативную сводку каждое утро просматривает, выбирая, что из нее можно включить а список тех происшествий, который будет передан газетам и радиостанциям, и когда в отделении кто-нибудь умирает от легочной недостаточности, или когда на трассе находят сгоревший экипаж ДПС, не говоря уже о заколотом генерале, то ее, Нади, функция состоит в том, чтобы запросить начальство и посоветоваться, стоит ли делать эту информацию публичной. Ошибиться здесь, конечно, несложно, и в этом смысле работа у Нади вполне опасная, но не об этом же рассказывать детям.

– И, на первый взгляд, как будто не видна, – уже менее уверенно продолжила она и, справившись с собой, наконец сформулировала – самое трудное в нашей службе сейчас это каждый день находить те решения, которые в равной мере будут соответствовать и интересам граждан, и интересам государства, потому что прошли те времена, когда милиция была вещью в себе, сейчас перед нами стоит задача повернуться лицом к обществу, и поэтому, Надя запнулась, и поэтому я сейчас стою перед вами, потому что отдаю себе отчет, что школьники такие же граждане, как и взрослые, то есть и к школьникам тоже надо поворачиваться лицом, хотя это иногда бывает и непросто.

Выдохнула, но следующий вопрос – уже из зала, уже детским голосом, ее просто испугал:

– Кто убил генерала Гончаренко?

Надя сделала глубокий вдох.

– Это связано с предыдущим вопросом, это тоже о самом трудном в нашей службе. Очень трудно жить и работать в атмосфере постоянных слухов и сплетен. Я совсем недолго успела поработать с генералом Гончаренко, но запомнила его как честного человека и профессионала, настоящего солдата правопорядка. Вы спрашиваете, кто его убил – а я вам отвечу. Его убило то, что наши российские мужчины до последнего стараются не замечать проблем с сердцем, не ходят к врачу, не волнуются о своем здоровье, а потом в молодом возрасте падают на землю и умирают. Генерал Гончаренко умер от инфаркта. Он мог бы жить еще долго, если бы заботился о своем здоровье, но, повторю, у нас так, к сожалению не принято. Может быть, ваше поколение переломит эту тенденцию, – Надя улыбнулась, но уже через силу; она понимала, что у нее такая работа – говорить правду не во всех случаях, а только когда это целесообразно, и такое правило ее не смущало, она находила его разумным и считала, что врать оно не обязывает. Если уходишь от прямого ответа, то можно и не врать. Но сейчас ей пришлось именно соврать, это было неприятно, и она злилась. Ладно, следующий вопрос.

– А Гринберг? – прокричали из зала, девочка какая-то кричала. – Говорят, он что-то расследовал про милицию, до чего-то докопался, и его убили.

– Милиционеры убили? – Надя искренне возмутилась. – Ну спасибо. Вот такие вот мы, милиционеры, ходим по подворотням и убиваем депутатов областной думы. Страшные мы люди. Как же, интересно, вы нас не боитесь.

– Мы боимся! – обиделась та же девочка. Надя ухватилась рукой за краешек стола, как будто если не ухватишься, то сейчас же упадешь. Чертовы дети.

– Скажите! – с места встал какой-то совсем маленький мальчик, класс, наверное, шестой или пятый. – А вот выражение «стрелять по кокардам» – оно что значит?

– Стрелять по кокардам – это стрелять по кокардам, – Надя понимала, что задание она провалила, и волноваться почти перестала. – Кокарда – это такая штучка на фуражке милиционера. Кто стреляет по кокарде, тот попадает в голову, вот что имеется в виду.