Книга Богдан Хмельницкий. Искушение - Сергей Богачев

— Не тужи, моя голубонька. Все будет хорошо, ничего со мной не случится. Не посмеет он тронуть вас, у меня от самого Владислава охранная грамота на хутор имеется. А теперь вот что, собери-ка мне, любонька, вещи в дорогу, положи все самое необходимое. Завтра мы с полковником Кричевским выступаем в важный поход и, как только вернемся, поможем всем бедам. Сейчас же, как управишься, спать ко мне приходи. Ты же хозяйка в Суботове, пора тебе уже спать на хозяйской постели, — говоря это, Хмельницкий нежно поцеловал в лоб Мотрону, снова провел рукой по ее волосам, потом по спине и по груди.

Богдан взял панночку за подбородок, приподнял опущенную на грудь голову и заглянул в очи, стараясь разгадать ее чувства и мысли. Однако на этот раз взор Мотроны был пуст, как будто ее бездонные колодцы были вмиг осушены. Но на такие тонкости, как девичья дурь, Хмельницкий не собирался обращать внимания. Богдан поцеловал Мотрону в нежные молодые уста и вышел из комнаты. Сгораемый страстным желанием, старый казак намерен был сегодня же взять то, что, по его разумению, уже давно должно было принадлежать только ему и никому более.

На рассвете Хмельницкий поднялся, будто заново родившись на свет. Несмотря на степенный возраст, любовные утехи с молодой хозяйкой Суботова сотник завершил только с первыми петухами. Уставшая Мотрона тихо спала, свернувшись клубочком в углу широкой постели. Богдан не стал ее будить, сам вышел во двор и дал указания прислуге, что еще необходимо собрать в дорогу.

Хмельницкий уже пожалел, что согласился поехать в Чернобыль, но он прекрасно понимал, что, дав слово казацкое, надо его держать. Конечно, оставлять молодую хозяйку и детей на хуторе одних сейчас было крайне опасно. И хотя его старший сын Тимош — уже славный парубок, защитить родовое гнездо он пока не сможет. Про двух дочек, а также десятилетнего Остапа и малолетнего Юрия и говорить нечего — совсем еще мальцы.

Оставив в Суботове для защиты десяток казаков своей сотни и отдав последние распоряжения, Богдан попрощался с детьми и поскакал в Чигирин, чтобы уже на следующий день вместе со своим кумом Кричевским отправиться на север Украйны, в Чернобыль.

Несмотря на запах весны, уже ощутимый в воздухе, зима не спешила покидать бескрайние степные просторы. И хотя в полях к полудню видны были небольшие проталины, снег еще надежно укрывал землю и соломенные крыши мазанок. Вместе с казацким обозом в Чернобыль следовал уездный лекарь, который излечил Богдана после возвращения с Тридцатилетней войны в Европе. Этот чародей вез в своих узелках драгоценный груз — заморские снадобья, которые должны были поставить на ноги загадочного послушника Иллариона Добродумова, спасшего Хмельницкому жизнь. Что-то подсказывало Богдану, что этот божий человек появился в его жизни не случайно и именно он должен сыграть в его судьбе решающую роль.

Март 1647 года. Чернобыль

Спустя неделю Хмельницкий и Кричевский прибыли в Чернобыль. Как ни странно, Добродумов не умер, хотя и находился на грани жизни и смерти. Казак Василий признался, что уже подумывал бросить безнадежного больного на Христю и возвратиться в Чигирин. «Не знаю, какой он божий человек, пан полковник, но что с головой у него не все в порядке — это точно. В жару он беспрестанно бормотал, что должен спасти Украину, про союз с Московией и какую-то Переяславскую раду. Вот я и подумал, что человек дух испускает, раз ему такая дурь в голову лезет. Хотел уже к нему батюшку позвать, чтобы исповедовал да помолился за душу его грешную», — оправдывался казак. Прибывший из Чигирина лекарь за неделю сотворил чудо, вытащив Иллариона, что называется, с того света.

Очнулся он в темной комнате. Откуда-то из противоположного угла лился неяркий свет и исходило приятное тепло. Судя по характерному потрескиванию, там находилась печь. Голова его буквально раскалывалась, в горле настолько пересохло, что казалось, язык прилип к небу. «Пить», — еле слышно прошептал больной и увидел, как над ним склонилась женщина средних лет — не красавица, но довольно приятной внешности. «Василь! Беги за полковником, кажется, Ларион пришел в себя», — обернувшись куда-то вглубь комнаты, громко позвала она.

«Какой Ларион, какой полковник?» — плохо соображая, Сергеев рассматривал странную обстановку комнаты и какую-то народную одежду женщины, которая подала ему воды в глиняной плошке. И тут его осенило: «Стоп, да ведь я же и есть Ларион, и нахожусь я в XVII веке! Это не дурной сон, меня отправили в прошлое, во времена Богдана Хмельницкого, с великой миссией…»

Только теперь в его памяти всплыли события последнего месяца: подготовка к перемещению, не совсем удачный заброс в прошлое, встреча с полковником Кричевским и болезнь. «Кричевский обещал мне устроить встречу с Богданом. Надо как-то быстрее вставать на ноги, иначе завалю всю операцию. Вдруг эта встреча произойдет уже совсем скоро? Забываем, что я Владимир Сергеев. Сейчас я послушник Добродумов, который должен донести до Хмельницкого главную мысль: необходимо освобождаться от гнета Речи Посполитой, поднимать казаков на восстание и искать союз с единственно верным собратом по вере и крови — русским царем», — едва Илларион восстановил все это в своей памяти, как дверь в комнату открылась, и послышались шаги нескольких человек.

— Ну что, оклемался, спаситель? — обратился к нему незнакомый голос.

Добродумов поднял голову и увидел, что рядом с Кричевским стоит высокий крепкий казак лет пятидесяти. Внешнее сходство с теми портретами гетмана, которые Владимир-Илларион ранее видел, явно наблюдалось, хотя в жизни лицо Богдана Хмельницкого было гораздо выразительнее. Острый взгляд темных глаз из-под тонких черных бровей. Крупноватый нос, тонкие губы. На высокий лоб падал казацкий чуб, а закрученные усы спускались к тяжелому, немного скошенному подбородку. Голос у Хмельницкого был спокойный, но уверенный и твердый, чувствовалось, что его обладатель может полки поднимать на битву.

— Где это я, что со мной произошло? — слабым голосом произнес Илларион.

Он решил немного потянуть время и дать возможность собеседникам рассказать свою версию случившегося.

— Ну, раз очухался и с такой болезнью справился, жить будешь, — продолжил беседу Кричевский. — Помнишь меня? Я полковник Кричевский, мы с тобой здесь, в Чернобыле, встретились, собирались вместе в Чигирин ехать, да тебя болезнь с ног свалила. Ты ж почти три недели в горячке провалялся. И если бы не лекарь пана Хмеля, то, наверное, не выдюжил бы. Когда ты заболел, я оставил тебя здесь, а сам отправился в Чигирин. Приехал я до кума Богдана да рассказал ему про тебя и про то, что ты просил его в бою поберечься. Все, как ты говорил, так и вышло. И если б не твое предупреждение, может, сотника Хмеля уже и в живых бы не было. Вот он и снарядил за тобой отряд и лекаря привез.

— Слабый он еще, кум, давай оставим его пока, пусть поспит, окрепнет. А завтра уже и про другое, важное поговорим, — предложил Хмельницкий и, подойдя к постели Добродумова, слегка потрепал его по плечу. — Держись, друже, все будет хорошо.

На том Богдан и полковник вышли из комнаты, а Добродумов стал анализировать ситуацию. В принципе, несмотря на то что болезнь выбила его из строя на три недели, все шло по плану. Он уже встретился с необходимым объектом, более того, благодаря своевременно переданному предсказанию Богдан уверен, что Илларион умеет видеть будущее. А это значит, что первый шаг для налаживания близких, доверительных отношений с Хмельницким сделан. Теперь необходимо закрепить эту уверенность, нужно будет завтра показать сотнику грамоты от патриарха Паисия и рассказать о кладе. С такими мыслями лжепаломник уснул.