Книга Дикая весна - Монс Каллентофт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что-нибудь необычное в этом ДТП?
– Нет, следствие показало, что это просто несчастный случай.
– Бедная женщина, – проговорила Малин. – Сначала муж, теперь дети… Просто кошмар какой-то!
– Да уж, иначе не скажешь, – вздохнул Свен.
– А другие родственники?
– Никого не можем разыскать. Никаких бабушек и дедушек, все давно умерли.
– Что, и друзей нет?
– Нет. Похоже, это семейство варилось в собственном соку.
Стоя рядом с Малин, Зак нетерпеливо топчется в траве, глядя вверх на балконы, на которых, словно луны, белеют спутниковые антенны, направленные куда-то в бесконечный мир.
– А девочки – их личность формально установлена?
– Пока нет. Карин и другие из криминально-технической лаборатории работают вовсю, сравнивая ДНК девочек с ДНК Ханны Вигерё. От Карин пока ничего нового нет.
На мгновение в трубке повисает пауза, и Малин вдыхает в себя запахи квартала. Здесь пахнет жареным мясом с примесью тмина и корицы, и Малин, вдруг понимая, что проголодалась, мысленно проклинает людей, которым не хватает ума закрывать окно или балконную дверь, когда они готовят еду. Затем она ощущает в весеннем воздухе горьковатый запах травы и вспоминает, как в детстве носилась по газону на родительской вилле в Стюрефорсе, когда этот запах обещал вечное движение, свободу тела… Как она обожала это чувство, чувство безграничной свободы!
– Вы все еще в Экхольмене? – спрашивает Свен.
– Да.
– Тогда можете заглянуть в квартиру Вигерё, раз уж вы все равно там.
– Так они здесь живут?
– Я сказал об этом на совещании.
– Я пропустила. И Зак тоже.
– Сейчас так много всего происходит, – говорит Свен. – Трудно все сразу переварить.
«Мозг не справляется, – думает Малин, – слишком много всего, весь мой мир – сплошной взрыв!»
– Что мы будем делать в квартире? Допустимо вот так входить туда? Ведь они потерпевшие.
– Войдите внутрь, – говорит Свен. – Это важно. Вы должны почувствовать, кто они такие. Вернее, какими они были. Ты сама знаешь, Малин. Прислушаться к голосам следствия.
«Голоса, – думает Малин. – Я послушаю их».
Но будут ли они слышны в квартире?
– Экхольмсвеген, 32а. Отправляйтесь туда. Посмотрим, что там можно найти в их комнатах.
Малин слышит жужжащий звук.
– Я отключаюсь, – говорит Свен. – Ко мне посетители.
Свен Шёман сидит, откинувшись в своем кресле, а двое мужчин, сидящих перед ним, пьют кофе из невзрачных стаканчиков с эмблемой «Севен-Илевен»[4].
Они представились, назвав только свои фамилии.
Брантевик, мужчина лет пятидесяти, одетый в коричневый вельветовый пиджак. Красное, явно усталое лицо с рыхлой нездоровой кожей заядлого курильщика.
Стигман. Парень примерно возраста Малин с короткими светлыми волосами и острым подбородком. Проницательный взгляд. Одет элегантно, но небрежно – голубой джемпер и черные джинсы.
СЭПО.
На часах еще нет шести, а они уже здесь.
– Вам удалось что-нибудь выяснить? – хриплым голосом спрашивает Брантевик.
Свен рассказывает о следственных действиях – подробно, во всех деталях.
Оба сотрудника СЭПО кивают. Ни одного вопроса.
– А вам? – спрашивает Свен, глядя в окно на оранжевый фасад университетской больницы и машины, скопившиеся на огромной парковке.
– Вы можете нам что-нибудь дать? Существуют ли, к примеру, какие-нибудь международные связи, о которых нам надлежит знать? Религиозная подоплека? Или политическая?
Стигман набирает в легкие воздуха, начинает говорить – и, судя по голосу, он любит сам себя слушать:
– В нынешней ситуации это сугубо конфиденциальная информация, но между нами могу сказать, что никакими подобными данными мы не располагаем. Никакой предварительной информации к нам не поступало.
Свен кивает.
– Мы остановились в Центральном отеле.
– Они работают?
– Да, те номера, которые ведут на заднюю улочку.
– Ах ты, черт!
– Похоже, они намерены подавать завтрак в зале заседаний. А стойка администратора почти не пострадала.
– Только вы вдвоем?
– Пока да, – отвечает Брантевик. – Завтра приедут еще сотрудники. Я руковожу нашим следствием. Держите нас в курсе вашей работы!
– А вы будете держать нас в курсе своей?
Мужчины по другую сторону стола улыбаются.
Кажется, Стигману хочется сказать: «Sure, Charlie, sure!»[5], но он сдерживается.
* * *
Когда сотрудники СЭПО покидают его кабинет, Свен опирается локтями о стол и снова смотрит вниз на здание больницы.
Ханна Вигерё.
Где-то там она борется сейчас за жизнь.
Еще около десяти пострадавших останутся в больнице, некоторые – на несколько недель. Легкораненых отпустили домой, тем, кто находился в состоянии шока, оказали помощь, но шок во всем городе сохранится надолго. Возможно, он никогда не пройдет совсем.
Что такое все же произошло?
Свен думает о своих коллегах-полицейских. О том, что беспардонная целеустремленность Вальдемара Экенберга теперь им очень пригодится. И что умение Юхана Якобсона находить в компьютере невероятные вещи – одному богу известно, как ему это удается, – будет очень кстати. Как и зрелость Бёрье, и железная воля Зака. Но более всего им нужна сейчас интуиция Малин. Возможно, именно она поведет их по верному следу.
И еще Карим Акбар. Похоже, он подошел к определенному водоразделу в своей жизни, когда вместо того, чтобы становиться терпимее, стал видеть все черным или белым. «Они» против «нас» – и кто его упрекнет в этом, когда случилось ТАКОЕ?
Малин.
Свен знает, что должен поговорить с ней, но времени на это нет. Легко предположить, что она с головой окунется в работу, что ей, возможно, надо бы поступить наоборот – заняться своими близкими. И не в последнюю очередь – Туве. Но общественность, налогоплательщики Линчёпинга очень нуждаются в ней сейчас.
«Мне она сейчас очень нужна, – думает Свен. – И пусть следует своей интуиции».
* * *
В подъезде на Экхольмсвеген пахнет по́том, табачным дымом и мокрой собачьей шерстью. Здесь неожиданно сыро – парит, словно они внезапно перенеслись в джунгли. Под потолком мигает почти перегоревшая лампа дневного света, от которой выкрашенные в желтый цвет бетонные стены кажутся еще более блеклыми, а серый с разводами пол выглядит так, словно на нем кишат черви.
