Книга Горят как розы былые раны - Вячеслав Денисов

– Второй год вместе живете. Стоит уже и о будущем подумать. Кто ж так живет, без росписи?

«Ты», – думал Голландец. Еще два года назад он попросил Галу собрать информацию о Соне и ее матери. Сделал это ненавязчиво, упомянув еще несколько имен. Кто только тогда какие имена не упоминал. КРИП искал в то время «Концерт» Вермера Делфтского, и фамилии людей, которых следовало «прощупать», сыпались градом. «Концерт» так и не был найден, а список проверенных лиц в пятьсот с лишним фамилий упокоился в отделе оперативного учета.

Муж Маргариты потерял кисть правой руки и лишился профессии. А поскольку основной заработок на заводе он имел не за выполнение госзаданий, а за изготовление неслыханной красоты левых заказов, из состоятельного мастера с репутацией Микеланджело бывший мастер превратился в инвалида второй группы с мизерной пенсией. Этого оказалось достаточно, чтобы Маргарита, поборница идеи проживания мужчины и женщины не во грехе, развелась с ним. И постепенно, как-то незаметно, выдавила из квартиры. Мужик жил сейчас у матери в Подмосковье и на токарном станке в сарае вырезал какие-никакие подсвечники, которые в выходные продавал на рынке. О нем Маргарита старалась не говорить, словно его никогда и не существовало. Зато как само собой разумеющееся познакомила Голландца со своим сожителем, подполковником на пенсии, ныне работником военкомата. Подполковник, отец двоих детей и верный муж, дважды в месяц убывал из семьи в командировку и после возвращения сначала сутки проводил в квартире Маргариты, а уже потом возвращался домой.

Окончание командировки подполковника странным образом всегда совпадало с приглашением на обед. И всякий раз Голландец сидел напротив лысеющего, ростом с верблюда, подполковника, слушал его глуповатые суждения о фильмах и концертах. Голландец никогда на них не бывал и молча ел. После обеда примерный семьянин уединялся с Голландцем на балконе, каждый раз предлагая сигареты. И каждый раз Голландец говорил одно и то же, что не курит, и потом в течение десяти минут был вынужден в качестве наказания вдыхать табачный перегар и выслушивать навязчивые советы пожениться. С каждым разом советы становились все настойчивее и настойчивее, а подполковник, глядя в виновато улыбающееся лицо Голландца, – все свирепее и свирепее. Если бы мерцающий муж знал, что именно он накручивает в Голландце и чего стоит на самом деле эта виноватая улыбка, он бы уже давно отказался от своих намерений. В том, что без Маргариты эти разговоры никогда бы не начались, Голландец не сомневался. Решив однажды быть терпеливым, он молча слушал и терпел военкома только по одной причине: он не хотел потерять Соню. Она была единственной свидетельницей того, что он существует на белом свете.

Внимательно слушая всех и по мере сил участвуя в общем разговоре, Голландец успевал посылать Соне влюбленные взгляды. Он аккуратно резал ножом мясо молодого барашка и на самом деле был далеко от этого дома. Очень далеко. Настолько далеко, насколько может быть отдалено от настоящего время, в которое он проник…

Арль, 1889 год…

Огромная, серого окраса с подпалинами на боках и вывернутыми брылами, с взъерошенной большой башкой и тем похожая на невероятных размеров гиену собака преследовала Винсента по пятам. Стараясь не оглядываться, чтобы не раздражать ее, он с мольбертом за спиной и ящиком на плече шел через город по улице Бу-Д’Арль. За спиной остался публичный дом, где жила Рашель. Винсенту показалось даже, что, когда он проходил мимо ее окна, Габи махнула ему рукой.

Художник приближался к выделявшимся на фоне старинных особняков вокруг центральной площади убогим строениям городской окраины. Винсент чувствовал, что с каждым шагом более близкое знакомство с собакой становилось неизбежным. Она где-то рядом. Она идет за ним. Им овладел страх. Винсент спрашивал себя, зачем она за ним идет, и не хотел слышать честный ответ…

Ему вдруг пришло в голову, что собака только и ждет, чтобы он забрел в глухое место. Туда, где нет людей. И крик его сольется с тысячами птичьих трелей и гулом крон кипарисов. То есть будет неслышим. Там, в глуши, она сможет легко разделаться с ним.

Сбросив ящик с плеча, Винсент резко обернулся.

Ему показалось, что в тот же момент кто-то спрятался за углом дома. Винсент не увидел, кто это был. Возможно, улицу пересек арлезианец в сером сюртуке… Но отчего он такого маленького роста? Ребенок?..

– Я знаю, ты здесь! – глухо прокричал Винсент. Странно, но он не чувствовал тяжести, что давила на его мозг последние дни. Пропала одышка, голова работала ясно. Быть может, страх вытравил все его болезни?

Винсент наклонился, чтобы ухватить лежащий на мощеной улочке ремень ящика, но тут же снова выпрямился. Во взгляде его сквозило полное отчаяние.

Собака не успела скрыться за углом и, нагло поглядывая на Винсента, вышла и села на отшлифованные камни. С брыл ее свисали тонкие нити слюны. Она смотрела в сторону Винсента, но не на него. Винсенту показалось, что тварь улыбается, наслаждаясь своей властью над ним, перепуганным насмерть.

«Как она догадалась, что разоблачение лишает надобности прятаться? – в ужасе подумал Винсент. Следом, словно продолжая череду порожденных страхом ощущений, его просто придавил последний возникший в мозгу вопрос: – Разве собаки прячутся в переулках, преследуя человека?..»

Он почувствовал, как ужас сковал его сердце. Зацепив непослушными пальцами лежащий на мостовой ремень, он повесил ящик на плечо и пошел чуть медленнее. «Есть ли смысл звать на помощь?» Винсент оглянулся. Собака сократила расстояние вдвое. Она что-то жевала, и нитки вязких слюней болтались из стороны в сторону, как при неспешном беге.

Винсент почувствовал неприятный запах. Некоторое время он не мог понять, откуда он доносится. И вдруг догадался, что собака подошла совсем близко. Пахло ею – это был ее, собаки, запах, – запах, заставлявший неметь крылья его носа. Редкое, но глубокое и взволнованное дыхание, словно человека, а не животного, слышалось за его спиной, и Винсент бросился к стене одного из домов, забарабанив по первому попавшемуся окну.

– Помогите! – задыхаясь, кричал он, с отчаянием понимая, что дребезжание стекла заглушает рвущуюся из его нутра мольбу. – Помогите же ради бога!..

Скинув с плеча ящик и отшвырнув в сторону мольберт с подрамником, он развел руки и попытался рассмотреть хоть одну живую душу за мутными, давно не мытыми окнами прижатых друг к другу узкой улочкой домов.

– Вы сошли с ума!.. – кричал Винсент, видя, как за стеклами хохочут взрослые, а дети стучат от восторга кулачками по рамам. – Почему вы ничего не делаете?! Помогите же мне!..

Стараясь не смотреть на собаку, которая примерялась – он чувствовал, он знал это – для прыжка, Винсент бросался от дома к дому и всякий раз не успевал. Едва он достигал дверей, те захлопывались перед ним, и он слышал скрежет засова. Он не мог сдаться. Он не имел права на это. И, решившись на последнее, что помогло бы встретить бешеную тварь, он попробовал выворотить веками впечатанный в мостовую камень.

Хохот в распахнутых настежь окнах звучал уже навязчиво. Теперь это были не смешки с оттенком презрительного снисхождения, какие Винсент привык получать в качестве «подарков» ежедневно, а захлебывающийся злобным треском человеческий лай. Камень не поддавался. Тогда одним движением Винсент скинул и намотал на руку пальто, в котором ходил последние месяцы в больнице и по улицам Арля. Ударить собаку было нечем. Он прижался к стене и сжал кулаки.