Книга Достойна счастья - Полина Федорова

Так дошли они до двухэтажного особняка на Поповой горе, куда Наташка вошла, как к себе домой. Потоптавшись около, Браузе заметил проходившего мимо квартального надзирателя.

— Прошу прощения, вы не скажете, кто проживает в этом доме? — остановил полицианта вопросом Леонид Викентьевич.

— А вам кого надобно? — не очень вежливо произнес квартальный.

— Я ищу одну женщину. У нее маленький ребенок. Зовут ее Елизавета Петровна… Э-э…

— Толбузина, — закончил за ротмистра квартальный. — Все верно. Есть такая вдовица. Она как раз живет в этом доме у своей тетушки.

— А тетушку ее, простите, как зовут?

— Варвара Васильевна, — ответил полициант.

— Благодарю вас, — повеселел Леонид Викентьевич и решительно направился к воротам дома.

Время для визитов подходило к концу, поэтому Браузе скорым шагом прошел через двор к дому и дернул кисть звонка. Двери ему открыл пожилой лакей, продержавший его на пороге едва не минуту, покуда осматривал его придирчивым оком.

— Что вам угодно? — наконец, спросил он.

— Мне угодно, чтобы ты доложил обо мне Варваре Васильевне, — с нотками раздражения ответил Браузе.

— Как вас представить?

— Ротмистр Браузе.

— Ротмистр Браузе? — подняла брови Мамаева. — Хм, не знаю такого. — Она посмотрела на напольные часы, показывающие без нескольких минут пять вечера. — Ну хорошо, проси.

Лакей поклонился и вышел.

— Вас просят пройти в гостиную, — сказал он дожидавшемуся в передней ротмистру.

Тот кивнул и, позвякивая шпорами, вошел в распахнувшиеся перед ним двери.

— Ротмистр Браузе, — представился он Мамаевой, с интересом разглядывающей его. — Леонид Викентьевич. Вы меня не знаете, и если бы не чрезвычайные обстоятельства, принудившие меня нанести вам визит, то, без предварительного знакомства, я никогда бы не осмелился потревожить вас в столь позднее для посещений время.

— Варвара Васильевна, — назвала себя Мамаева и предложила гостю кресла. — Вы ничуть меня не потревожили, господин ротмистр, да и время еще не позднее. Так что ваши извинения излишни.

— Благодарю вас, — улыбнулся Браузе и замолчал, подыскивая нужные слова для начала интересующего его разговора. Слова не находились, и он стал с подчеркнутым интересом рассматривать обстановку гостиной, совершенно обычной для провинциальных дворянских домов.

— А у вас мило, — заметил он, чтобы просто прервать затянувшуюся паузу.

— Вы что-то говорили о чрезвычайных обстоятельствах, — пришла к нему на помощь Варвара Васильевна.

— Ах да, простите, — немного смутился Браузе. — Мне крайне неловко, ведь я вам совершенно незнаком… Видите ли, я разыскиваю одну женщину. Ее зовут Елизавета Петровна, и мне сказали, что она проживает у вас…

— Да, это моя племянница, — чуть настороженно сказала Мамаева, что не ускользнуло от внимания гостя.

— Понимаете, я когда-то служил под началом ее отца и был другом их дома, — поторопился заверить ее Леонид Викентьевич и тем самым отвести возможные сомнения относительно себя. — Это тогда, когда они еще жили в Архангельске. А потом я ушел на фронт, был ранен, получил отпуск, и, когда вернулся, ее отца уже не застал в живых, а сама она, как мне сказали, уехала в Казань. Мне уже пора возвращаться в полк, а так хотелось с ней повидаться…

Последние слова были сказаны Браузе с такой неподдельной искренностью, что Варвара Васильевна прониклась. Дернув кисть сонетки, она велела явившемуся на зов лакею позвать Елизавету Петровну в гостиную. И когда та пришла, сказала ей:

— У нас гость, дорогая племянница. И поскольку гость это твой, то с вашего разрешения, — она обернулась в сторону сидящего в креслах Браузе, — я оставляю вас.

Лиза удивленно вскинула брови, но по непроницаемому лицу Варвары Васильевны ничего прочесть было нельзя. И когда Мамаева вышла, Лизавета обратила взор в гостиную, где, поднявшись с кресел, неподвижно стоял Браузе.

— Вы?!

Леонид Викентьевич молча кивнул головой.

— Как вы меня нашли?

— С большим трудом, — ответил Браузе, не сводя взгляда с Лизы и с трудом узнавая ее. Перед ним стояло уже не божественное создание с манящими аппетитными формами, милым личиком и персиковыми щечками, пребывающее в мечтательном неведении, но женщина молодая, хрупкая и в то же время сильная, сделавшая в жизни какой-то выбор или, по крайней мере, знающая, по какой жизненной тропе ей идти. Ее взгляд, по-прежнему широко открытый, утратил присущее некогда ему выражение восхищенного удивления и теперь таил в себе редкое для ее возраста знание или тайну, которую непременно хотелось разгадать. Она была не менее привлекательной, чем раньше, возможно, даже более, но главное, что она была другой.

— Зачем вы пришли?

Браузе понял, что слова, приготовленные им для той Лизаветы, совершенно не годятся для этой женщины, и если он сейчас будет рассыпаться перед ней в своих чувствах, то непременно проиграет. В его чувствах, и это было очевидно, Лиза совершенно не нуждалась.

— Я пришел сказать вам, что виделся с вашим… другом Дивовым. В госпитале, под Тебризом.

Елизавета Петровна молчала и смотрела мимо него.

— Он умер, — добавил Браузе и увидел, что по лицу Лизы пробежала тень.

— Как это произошло? — тихо спросила она.

— В одном из боев он был тяжело ранен. Два сабельных удара, оба смертельные. Врачи долго боролись за него, но он умер, не приходя в сознание.

— Вы это знаете наверняка? — пристально взглянула на него Лизавета.

— Да, — придал голосу траурности, насколько это было возможно, Браузе. — Он умер прямо на моих глазах.

Елизавета Петровна судорожно вздохнула и подняла голову.

— Уходите, — произнесла она твердо.

— Сударыня, Елизавета Петровна, я бы хотел…

— Уходите, — повторила она и посмотрела на него. Боль и смирение читались в ее глазах. И ничего более. — Я никогда не буду вашей, — тихо произнесла Лиза. — Прошу вас, не стройте относительно меня никаких планов. Все это пустое. Живите и постарайтесь забыть меня. Как я сама забыла себя.

Она наклонила голову, повернулась и вышла из гостиной. Браузе, простояв истуканом минуты две, наконец, решительным шагом направился к дверям.

«В полк, немедленно в полк! К чертям собачьим!» — стучало у него в висках, когда он шел по двору к воротам усадьбы. Выйдя из нее, он остановился и широко заглотнул морозного воздуха. Хотелось кричать и плакать. В голове, словно птица в клетке металась и не находила выхода одна единственная мысль: «В полк! В полк!!!»

14

Хорошо все же вернуться домой. Еще на подъездах к городу ощутил Федор щемящее волнение, радуясь узнаванию родных мест, что предстали его взору. Что-то похожее на ликование охватило его, когда он увидел заснеженный силуэт крепости, изящную иглу башни Сююмбике, устремленную в бледную синь зимнего неба. А потом замелькали знакомые дома, усадьбы, сверкнули в зимнем солнце золотые кресты монастырей и полумесяцы мечетей. Он любил этот уютный город с его сутолокой и разноязычием, как может любить только тот человек, чьи предки вот уже несколько веков рождались на этой земле, прорастали в нее корнями и находили вечный покой на погостах казанских церквей.