Книга В объятиях дождя - Чарльз Мартин

Мэтт опорожнил кувшинчик с молоком и оставил на столике две двадцатидолларовые бумажки – за еду и еще 24,5 % чаевых. Он прошел мимо Рокко и Мисси, но, как человек практического свойства, заметил:

– Мэм, если вы действительно хотите, чтобы люди могли прочитать ваше имя, вам нужна цепочка покороче.

Обернувшись, он пожелал спокойной ночи Дикси и зашагал к доку. Там он опустил четверть доллара в автомат на корм для черепах, а потом бросил этот корм в воду, где эти самые черепахи высовывались из воды, пытаясь обхитрить друг друга, а то и утопить соперницу в битве за кроличьи шкварки. Когда руки у него опустели, он подошел к краю дока и подумал, что вот уже наступают сумерки, а воя сирен все еще не слышно, и еще он подумал, что вскоре не сможет связно мыслить – помешают голоса.

Смешавшись с кучкой подростков, нырявших в воду, Мэтт тоже нырнул. Проплыв несколько десятков метров к северу вдоль отмели, он отвязал желтую спасательную лодку, влез, вынул весло из уключины и медленно стал грести в том же северном направлении, мимо ресторана Кларка и дальше, уже на восток, к разветвленным притокам Джулингтонского ручья. В 6.15 утра Мэтт, в сиянии луны, как Оцеола[8], направился туда, где, он знал, его не потревожат ни тьма, ни рассвет. Он давно сдружился и с той и с тем, как было и с голосами. Пройдя с милю, а может, и меньше – расстояние, которое обычно пролетает ворона, – он в первый раз услышал тревожный гудок сирены.

Глава 4

Я пересек границу Алабамы, проехал через реку Тейлор, сделал круг к северу от Дотана, поглядывая в зеркало заднего вида. Потом свернул на дорогу № 99 и включил «дворники» на попеременный режим.

К югу от Эббвилла я забросил в рот четыре пилюли от изжоги. Бесси оказалась права: ее кофе действительно оказался скверный. В зеркале заднего вида показался свет фар, так что можно было разглядеть грязный детский велосипед, привязанный сверху. Через минуту сзади, в непосредственной близости от моего грузовичка, «Вольво» замер, словно в нерешительности, а потом рванул мимо. Я снял ногу с акселератора и наблюдал, как водитель пронесся мимо и при этом невольно обрызгал мое ветровое стекло. На заднем сиденье лежал и, очевидно, спал мальчуган со жвачкой. Если у бензоколонки, которой владела Бесси, «Вольво» казался чем-то чужеродным, то тем более он казался таковым на дорогах к юго-востоку от Алабамы. Не проявив по отношению ко мне ни малейшего интереса, мамаша в красной бейсболке нажала на газ, «Вольво» стрелой пронесся мимо, и его красные задние фары канули в дождь. Я допил кофе, проглотил совсем зачерствевшую булочку с корицей и поубавил движение «дворников». На дороге государственного значения № 10 я свернул прямо в объятия дождя, что заставило еще больше снизить скорость. Мне уже хотелось поскорее лечь спать, но дождю мои желания были совсем не интересны. Я просто полз, а не ехал. За пятнадцать минут до дома я совсем снизил скорость, а «дворники», наоборот, запустил на полную мощность и стал вытирать ветровое стекло грязной безрукавкой.

«Дворники» пискнули, и я снова представил себя в Алабаме. Мой дом, можно сказать, был за углом, но в мыслях я умчался в Уэверли Холл. На территорию Рекса. На выжженную огнем землю. Туда, к земле, к которой я был прикован навсегда, к месту, с которого начинались и чем заканчивались, в большинстве случаев, мои размышления. К самому эпицентру преисподней.

В отличие от нее, Клоптон в штате Алабама означен на карте маленькой точкой – и еще кое-чем: здесь нет красных сигналов светофора и стоп-сигналов на переходах, нет и «зебр», а существует лишь ухабистый и посыпанный гравием перекресток между угловой бакалейной лавкой с почтовым ящиком на двери и заброшенным табачным пакгаузом, который построили еще чернокожие рабы из обтесанного кирпича, скрепленного вечно мокнущим известковым раствором. Если бы не почтовый ящик, то название «Клоптон», очевидно, отсутствовало бы на большей части американских карт, и, не будь моего отца, наш городок давно бы исчез с лица земли.

Родившийся в семье гимнастов‑акробатов, подвизавшихся в бродячем цирке, Рекс Мэйсон вырос человеком жестким и деловым, он обладал особым талантом делать деньги. Рекс работал во многих местах, имеющих отношение к сфере развлечений и зрелищ, начиная с качелей и каруселей. Он умел только по одному виду определить вес человека с точностью до килограмма. Ему еще и двадцати не исполнилось, а он уже умел хорошо считать, был практичен и обладал секретом привлечения денег, и денег больших. Он твердо уверовал в то, что их наличие делает человека лучше тех, у кого денег нет. А зарабатывал он их, продавая сигареты на черном рынке и спиртные напитки несовершеннолетним юнцам.

С толстой пачкой купюр он быстро сообразил, что родственники и цирк ему ни к чему. Держа нос по ветру, он поднял воротник и покинул их навсегда, ни разу не оглянувшись. Когда ему исполнилось двадцать пять, Рекс владел семью винно-водочными магазинами и собирался купить права распространения спиртного по всей Атланте. В тридцать он владел такими же правами на территории всей Джорджии и вел переговоры с транспортной компанией на аренду пятидесяти грузовиков.

В тридцать три года Рекс транспортировал спиртное по территории одиннадцати штатов, от Виргинии до Флориды: к западу от Алабамы, к северу от Луизианы и Теннесси и на всей территории между ними. И ему было совершенно безразлично, чтó люди пьют. Если они предпочитают пить, то он предоставит им эту возможность. Чем больше – тем лучше, а ему веселей, он по этой части никогда не был консерватором, и мало было на американском Юге незнакомых ему дорог.

К тридцати пяти годам он владел уже десятью миллионами и достиг, как выразились «Американский журнал» и «Конститьюшн», «головокружительных высот». Журналисты оказались правы, потому что к тому времени, когда Рексу стукнуло сорок, он обладал состоянием более чем в пятьдесят миллионов долларов. Отмечая день рождения, он решил осуществить грандиозный архитектурный план – построить в Атланте шестидесятиэтажный небоскреб. Четыре года спустя он перевез на шестидесятый этаж свой офис.

Вскоре, выложив наличными требуемую сумму, он приобрел тысячу пятьсот акров клоптонской земли и, прорыв туннель в гранитном массиве, создающем помеху для строительства дороги, продал камень, а прибыль использовал, чтобы обновить расположенную на старой плантации усадьбу Уэверли Холл. Газетному корреспонденту он заявил, что это будет его летний дом, убежище от городского шума и суеты, место отдохновения, где можно задрать ноги кверху, поглаживая собачью голову, и вообще наслаждаться жизнью.

Но на самом деле это было далеко от правды.

Уэверли Холл стал грандиозным монументом, воздвигнутым Рексом в честь самого себя, но с какой целью он был воздвигнут, было известно только самому Рексу. А начал он «обновление» с того, что занял у каменщиков, работавших в здешнем карьере, некоторое количество динамита, завернул в пучок несколько палок, сунул их в очаг, подложил фитиль, зажег его и выбежал, посмеиваясь, через входную дверь. Когда на месте взрыва осталась лишь груда обломков, он бульдозером вывез эти останки прежнего сооружения и построил на освободившемся месте то, что хотел.