Книга Сумеречные рассказы - Борис Лего

Впрочем, котов Фёдор не встречал – ни полевых, ни лесных, ни болотных, все они прибились к людскому жилью и с ледяной рациональностью паразитировали на человеческой жалости, кормясь за счёт нищих стариков (больше в деревнях никого к тому времени не осталось).

Но на всякий случай в кармане телогрейки Фёдор носил луковицу.

Как-то раз он увидел на берегу лесного озера крупное животное, похожее на бегемота.

«Вот северный бегемот, – подумал Фёдор, – такой же млекопитающий, как я, он ест траву, как корова, и он явно очень силён, ноги у него, как медные трубы, а кости, как железные прутья».

Зверь не видел Фёдора. Напившись, он отошёл от воды и лёг под сосной на золотую хвою. Появились мыши-полёвки и стали играть с ним, но он не шевелился, чтобы не причинить им вреда. Затем зверь встал и исчез в зарослях камыша.

Прошло две недели.

Фёдор не желал сдаваться.

Мобильный телефон разрядился, и позвонить домой он не мог.

Родители объявили его в розыск.

Станция представлялась ему уснувшим существом, которого следует вызвать из небытия, чтобы уникальный организм в железобетонном панцире, пронизанный нервами проводов, воскрес.

«Надо успеть до первого снега, иначе зима возьмёт своё, – размышлял Фёдор. – До весны, когда в этих краях зацветёт медуница неясная, не дотяну».

Чтобы вскрыть вход в бункер, Фёдор запасся дрелью с набором особых свёрл, лобзиком по металлу и титановым ломиком. Всё это приходилось нести на себе вместе с провиантом.

Фёдор худел.

Из числа бореальных сибирских видов он встретил лиственницу сибирскую, пихту сибирскую, спирею среднюю, княжик сибирский, какалию сибирскую, скерду сибирскую, иву грушанколистную, хохлатку дымянкообразную.

Русские люди отпраздновали день Покрова земли инеем, накормили домового блинами и проводили его на покой.

Фёдор верил, что найдёт бункер со станцией.

Он вообще в этом не сомневался, как не сомневается мученик в существовании своего изуверского божества.

Иногда Фёдор выходил в какой-нибудь посёлок купить в магазине продуктов и батареек для своего приёмника. Он слушал этот приёмник постоянно, и батарейки быстро садились. Цена хороших батареек каждый раз неприятно удивляла Фёдора, но он понимал, что новости – удовольствие, за которое надо платить.

Небритый, вонючий, измазанный грязью, он быстро делал необходимые покупки и снова исчезал в лесу.

Фёдору стало тяжело общаться с людьми. Он начал беречь слова. По возможности изъяснялся жестами.

Он искал. Тихая настойчивость сменилась восторженным упорством.

Иногда радиоприёмник Фёдора вдруг сам по себе настраивался на станцию «Конкордия», и в эфир прорывалась такая ересь, от которой у порядочного человека волосы вставали дыбом и скакало давление. Фёдор возмущался, но слушал эти передачи, уверенный, что на него дезинформация не действует.

«Опомнитесь! Ваша власть – это колосс на глиняных ногах, – вещал диктор «Конкордии». – Он рухнет, и вы погибнете, придавленные обломками… Патриоты! Содействуйте моральному разложению армии».

Однажды вечером Фёдор поставил палатку на поляне, заросшей кукушником длиннорогим. Это травянистое растение с двумя пальчатолопастными клубнями и слегка ребристым стеблем, высотой 30–70 см. Цветки мелкие, лилово-розовые или розово-фиолетовые.

Фёдор вскипятил на костре воды и заварил лапшу, поужинал, послушал новости, тихо подрочил, прочёл «Отче наш», угрелся в спальном мешке и заснул в своей одинокой палатке, которую обступил, шелестя, древний длиннорогий кукушник.

Фёдору снился ЛБВ-генератор белого шума с запаздывающей обратной связью – знаменитый прибор подавления радиосигналов «Шумотрон», созданный советским учёным В. Кисловым. «Чем ниже температура, тем более интенсивна электронная эмиссия в нашем уникальном отечественном обратном вакууме, и это приводит к затуханию нежелательного сигнала извне», – сказал Кислов. Затем Фёдору стало сниться, что он, наконец, собрал дома маленький ядерный реактор, осуществил пробный пуск, но реакция вышла из-под контроля, и температура в реакторе начала быстро расти. Фёдор распахнул окна в комнате, чтобы охладить установку воздухом, и в этот момент раздался взрыв.

Дул холодный ночной ветер, печально покачивались чахлые стебли кукушника.

Рано утром, в сумерках, Фёдор проснулся, возбуждённый странным чувством благоговения, вылез из палатки и, глядя в небо, с дерзостью пророка произнёс, почти не веря происходящему:

– Я здесь, мой Лучезарный Господин!

– Вижу, – ответил хриплый голос из глубины леса. – Ты чего здесь делаешь?

– Ищу станцию глушения, Повелитель, – сказал Фёдор, не смея посмотреть в ту сторону, откуда вещал Властелин.

– Караулов, чего глушить собирался? «Голос Америки»? – спросил Властелин.

– У меня, Повелитель, более обширный национальный интерес. Хочу полностью подавить иностранную звукопропаганду. Надо наполнить эфир искусственной сверхтишиной, чтобы освободить место для трансляции русских народных новостей, хоровых песен, записей богослужений и гимна Российской Федерации.

– А скольких ненавистных тебе людей ты радостно убил?

– Ни одного, – ответил Фёдор.

– А ты вообще хоть раз творил сознательное и большое зло? Успешно и страшно мстил? Лишал последней надежды?

– Нет, – признался Фёдор, и ему стало стыдно.

– Может быть, ты разработал святое оружие мучительного массового поражения? Открыл и культивируешь новый штамм чумы?

– Нет…

– Тогда, может быть, ты дал приказ сбросить бомбу на лукавых женщин и грязных нерусских детей, чтобы они никогда не выросли и не отомстили? Отвечай, это твой последний шанс.

– Нет, Владыка, но…

– Изыди из леса, ничтожество! – приказал Властелин.

Фёдор упал на землю, рыдал и каялся перед Хозяином. Затем стал торопливо собираться домой, в свой город, где жизнь так комфортна, что нет времени подумать о самом главном, покаяться и принять жёсткие меры.

Которосль

Осиновыми вешками означена в заснеженном поле тропа. Коля и деваха идут от полустанка к даче. Остылое солнце плывёт сбоку, невысоко, на ветру покачиваются мёрзлые метки-прутья, заботливо указуя путь, и Коле охота скорее оказаться в тепле и тиши дома. Нередко и с удовольствием он уединялся там, благо сродники отдыхать выезжают из города не раньше мая, однако на этот раз решил коротать выходные с девахой. Одному стало тоскливо: накануне его выгнали из духовной семинарии.