Книга И корабль тонет… - Владимир Гурвич

Шаповалов не очень уверенно направился навстречу сыну. И тем больше сокращалось между ними расстояние, тем сильней замедлялись его шаги.

Шаповалов остановился в метре от Филиппа. Его раздражало то, что он не знал, как себя вести даже в такой, казалось бы, простейшей ситуации: обнять ли сына, поцеловать ли, или ограничиться рукопожатием. Филипп же смотрел на отца точно так же, как бы смотрел на чужого человека. И даже не порывался поприветствовать его.

Шаповалов протянул ему руку, Филипп подал свою. Они обменялись рукопожатием. Затем Шаповалов сделал жест, отдаленно напоминающий объятия.

— Как добрался, Филипп? Перелет ведь был длительным, — поинтересовался отец.

— Все прошло нормально, — лаконично отозвался юноша.

Шаповалов знал, что других слов от него не дождется, даже если будет ждать целый год.

Они прошли к машине и сели рядом на заднее сиденье. Автомобиль помчался по петляющей, словно ленточка, узкой дороге. Шаповалов поймал себя на том, что не знает, о чем говорить с сыном. Но и молчание было в тягость. Чем больше они будут молчать, тем сильней будет нарастать между ними отчуждение. Ему просто необходимо начать разговор. О чем угодно.

— Ты занимаешься спортом? — поинтересовался Шаповалов первым, что пришло на ум.

Филипп с некоторым удивлением посмотрел на отца.

— Нет, меня не привлекает спорт.

— Странно, такого молодого человека спорт должен привлекать. Я в твоем возрасте обожал спорт, мог часами гонять мяч. Но тогда, что же тебя привлекает?

— Ничего, — спокойно, даже скорей безучастно ответил Филипп.

— Ничего! — не то удивился, не то возмутился Шаповалов. — Как это может быть. Ты нормальный здоровый парень, такого не бывает. Не хочешь мне говорить?

— Да нет, — слегка пожал плечами юноша, — у меня нет особых пристрастий. К тому же учеба занимает много времени.

— Значит, тебе нравится учиться.

— Я обязан это делать. Иначе, зачем поступал.

Шаповалов почувствовал раздражение. Он боялся, что оно перейдет в ярость. А он знал, что когда им овладевает этот зверь, он теряет над собой контроль.

— Но человек не может жить, если его ничего не интересует, если ему ничего не доставляет удовольствие. Это аномально! — Шаповалов пристально взглянул на сына, но его слова не произвели на того ни малейшего впечатления.

— Не знаю, я как-то не думал об этом, — проговорил Филипп.

— А если подумать.

— Но зачем. Я делаю то, что мне надо. Не понимаю твоих претензий.

«А если он, в самом деле, не понимает, о чем я говорю, — подумал Шаповалов. — Нет, этого не может быть, не идиот же Филипп, в конце концов. По-своему он даже умен. Только ум необычайно странный, понять который сумеет далеко не каждый. Но главное даже не это, а то, что с таким умом далеко не уйдешь. И уж точно ничего не наживешь, а только все растеряешь».

— У меня нет претензий. Просто я хочу знать, чем ты занимаешься, что тебя интересует, чего ты хочешь? Согласись, для отца это вполне естественные желания.

— Разумеется, я готов отвечать на твои вопросы.

— Тогда ответь, не появилась ли у тебя девушка? — Шаповалов с замиранием сердца ждал ответа.

— Не появилась, — прозвучал невозмутимый ответ.

— И ты не пытался?

— У меня не было на это времени. Все уходит на учебу.

— Ты так серьезно к этому относишься?

— Не знаю, просто не остается времени — и все.

— Я часто встречаю студентов. Никто не жалуется на нехватку времени. У всех хватает его на самые разные вещи.

— Наверное, это так. Но у меня получается по-другому.

— Разве ты менее способный, чем другие?

— Да нет.

— Тогда почему?

— Я не знаю, так получается.

Шаповалов понимал, что вместо этого разговора можно было и молчать, результат был бы тот же. Самое ужасное, что он даже не представляет, как прошибить эту железобетонную стену. А прошибить надо, ведь он наследник всего его богатства. И дал же ему бог сынка. Точь-в-точь, как его мать.

Шаповалов вспомнил свою жену, но усилием воли прогнал ее образ. Он старался, как можно меньше думать о своем браке. Если бы не его производное — сын, он бы постарался навсегда вычеркнуть эти годы супружества из памяти.

Шаповалов решил больше не допытываться о том, как живет сын. Все равно ничего тот ему не скажет.

— Надеюсь, Филипп, тут тебе понравится, — произнес Шаповалов. — Это прекраснейший остров. Увидишь мою яхту, судно замечательное. Мы совершим большой круиз. Ты не против?

— Нет, буду рад.

Хоть чему-то он рад, подумал Шаповалов.

— К тому же тут собралась любопытная кампания. Обещаю, скучно не будет.

— Мне не бывает скучно.

— Никогда? — слегка удивился Шаповалов. — А вот мне кажется, что вся моя жизнь посвящена борьбе со скукой. Коли так, тебе будет легче жить.

— Может быть. Не знаю.

— Конечно, не знаешь, тебе еще рано это знать. И чем позже узнаешь, тем лучше.

— Тебе видней.

— Да, мне видней, — пробормотал Шаповалов. — Я много перевидал на своем веку. И могу с тобой поделиться своим опытом. Поверь, он многого стоит.

— Я верю, но не хочу.

— Тебя не интересует мой опыт? — уколола Шаповалова обида.

— Да, папа, он мне вряд ли пригодится.

— Этого никто не знает наперед.

— Мне так кажется.

— Поверь, все еще десятки раз переменится. Сейчас тебе кажется одно, а через какое-то время все будет выглядеть по другому. Мой тебе совет: ничем и никогда не пренебрегай. То, чего не надо сегодня, понадобится завтра.

— Мне вполне достаточно того, что я имею.

Шаповалов откинулся на спинку кожаного сиденья. Он провел рукой по лбу и смахнул пара капелек пота. Такого напряжения, как во время этой поездки, он испытывал не часто. Хотя попадал в самые разные ситуации. Черт его знает, как с ним разговаривать, как вести себя. Одна надежда на эту деваху. Пообещать ей чего-нибудь еще? Нет, вполне довольно, за то, что она выпросила, будет рыть землю.

Впереди показался белоснежный корпус яхты, и Шаповалов с облегчением вздохнул. Можно немного передохнуть, заняться другими делами. Хотя они тоже совсем не радуют.

— Приехали, Филипп. Видишь, это и есть наша яхта. — Шаповалов сознательно выделил интонацией слово «наша», но Филипп никак не отреагировал на намек отца. Он лишь бросил беглый взгляд на корабль и отвернулся, рассматривая нависающие над морем горы. Зрелище было красивым, но Шаповалов предпочел, чтобы сын рассматривал бы кое-что другое.