Книга Танго ненависти - Эрнест Пепин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот день была отличная погода, а я так погрузилась в черноту изобретенного мной персонажа (отданного на растерзание), что, выйдя из офиса, была оглушена затрещиной солнечного света. Итак, я совершила первое «доброе» дело.
Следующие дни я посвятила секретарше Абеля. Она была мне совершенно необходима, как запасная карта игроку в покер. Это была молодая женщина, преданная и бескомпромиссная. Однако я заметила (и уже давно) в ее поведении некую тень эгоистичной ревности, у нее сложилось свое отношение к жертвам. При правильной обработке она могла изменить курс и сдать мне их на блюдечке. В любом случае Абель будет заминирован изнутри, не подозревая об этом. Отлично подготовленная ловушка!
Я стала ей регулярно звонить, сожалея, что сложившаяся ситуация не позволяет нам встречаться, как раньше. Я ее очень ценю и всегда была счастлива, что она работает секретарем моего мужа. С ней супруга не подвергается риску быть обманутой. Напротив! Мне удалось посеять в ее душе семена (а может, и более!) неприязни к такому шефу, который относится к ней немного высокомерно. Это было легко! Совсем легко! Она почувствовала к нему такую антипатию (к неверному мужу, развратнику, отцу-дезертиру, отъявленному лицемеру), что сама стала звонить мне время от времени и рассказывать, что ей удалось разузнать. Я правильно поступила, заставив ее поверить, что дома он отзывался о ней как о сплетнице, разгоряченной кобылке, об идиотке, слабой на передок, и хуже… Я даже добавила, что он обвинял секретаршу в способности изнасиловать пустые мужские брюки!
С этого дня я не только приобрела верного сторонника, но могла дирижировать неразберихой в офисе Абеля. Я даже смогла разжиться дубликатом его ключей. Без вранья, я перерывала у него на работе все шкафы с рвением истинно верующей. Это позволяло пополнить мое досье на него. Работа дотошного судебного исполнителя! Работа шпиона! Когда мне пересказывали его телефонные разговоры, я восторгалась: «Да здравствует Макиавелли!» Я ощущала себя равной Мата Хари. Но в реальности я оставалась все той же Саломеей, продолжающей плясать до полного безумства, лишь бы заполучить голову моего святого Иоанна Крестителя.
Чувства — лютые монстры, которые гложут наши сердца до последнего кусочка. Мои заставляли мою кровь раскаляться, как пылающее железо. Потом я чувствовала себя опустошенной, легкой, как пылинка, кружащаяся в луче света. Я обретала безмятежность печали, в которую погружалась вся целиком, перед тем как приступить к разработке следующего плана, дарящего мне иллюзию всемогущества королевы. Я родилась королевой, ищущей королевство, которого никогда не существовало.
Еще в детстве, общаясь с отцом, я осознала всю радость возможности манипулировать людьми. Каждый раз к началу нового учебного года мы ездили с ним в город, чтобы купить мне туфельки. Я уже дома решала, какую обувь хочу получить. Но я заставляла папочку бродить по магазинам до бесконечности. Я ныла, плакала, молчала, умоляла, я отказывалась от всего, что он мне предлагал, счастливая видеть его послушным моим требованиям. В конце концов я приводила его, куда мне хотелось, и делала вид, что нашла то, что мне нравится. Вот так я его любила. Вот так позднее я любила всех остальных мужчин. Я всегда выдумывала тысячи способов ввести отца в заблуждение, потому что не смирилась с фразой: «Доктор, если надо пожертвовать одной из них, спасите мать!» Эта фраза прозвучала в день моего появления на свет, в тот момент, когда я флиртовала с заглянувшей на огонек смертью. И после этого я всегда мечтала видеть всех мужчин у моих ног, но не как трепетных любовников, а как приговоренных. Абель, сам того не подозревая, удовлетворял мою страсть наказывать. Он предоставлял мне тысячи возможностей, и я стала зависимой от его шалостей, как была зависима от удовольствия, получаемого от права карать. Его наивность, его невинность в беспорядке собственной жизни делала его абсолютно беззащитным. Мне оставалось лишь разделать его и подать на блюде с гарниром. Его уход, его история о любви с Мари-Солей стали для меня нежданной добычей. Вот теперь я могла его ненавидеть безнаказанно, могла задушить, утопить, сжечь на законных основаниях. Он был лишь мышкой в моих острых когтях, но был моей мышкой. Навсегда…
Секретарша строила козни, интриговала. Она должна была задуть пламя его карьеры. Важные письма бесследно исчезали. Откладывались деловые встречи. Срывались прибыльные сделки. Его противники были в курсе его дел. Все шло наперекосяк. Он бушевал, он отчитывал, он наказывал — все напрасно. Легче натаскать воды плетеной ивовой корзиной! Легче купить грыжу у штангиста! Он увяз, увяз по самую макушку…
Его отношения с начальником ухудшались и ухудшались. Он больше не пользовался тем доверием, что так льстило ему когда-то. Об этом я узнавала из сотканной мною сети шпионов — от жен его сослуживцев. Такое случается между женщинами. Мне потребовалось всего лишь поплакаться одной из них. А та уже подпалила фитиль негодования следующей. Так я обрела поддержку этих женщин. Ведь каждая из них в глубине души опасалась, что их мужья могут последовать дурному примеру! Они содрогались от одной только мысли об этом и требовали смертной казни отступнику. Они прекрасно знали, как соблазнительны юные и что в их возрасте все аргументы теряют свою убедительность. Так забить гвоздь! Дать понять, что никто не найдет убежища, если вдруг им завладеет демон похоти. Они принимали все мои доводы и требовали от своих мужей головы преступившего закон. Его следовало осудить за свершенное преступление, за подлое предательство интересов семьи. Следовало… Я с радостью узнала (от секретарши), что начальник запретил Абелю являться на коктейль, организованный фирмой, вместе со своей любовницей. Вы поставите меня в затруднительное положение! Я не желаю никоим образом касаться этого дела! Он не подчинился, ответив, что либо придет с ней, либо не придет вовсе. Вы только туже затягиваете петлю, Абель… Я собственноручно намылила веревку…
Я хотела вынести нашу битву на всеобщее обозрение. Я распечатала свое досье во множестве экземпляров. С первых дней совместной жизни и все последующие двадцать лет я с величайшей тщательностью собирала различные улики, подтверждающие его самые крупные проступки. Около сорока документов (по два на год), призванных очернить его образ. Я отправила копии во все газеты, всем организациям, с которыми он сотрудничал, всюду, где он мог бывать. Не зря я купила ксерокс! Время от времени я подкидывала в ящики для писем тот или иной изобличающий документик, а иногда просто разбрасывала их по городу. Где он ни проходил, он его везде поджидал, этот неприятный сюрприз. Я продолжала мстить, ведь я знала, что даже друзья Абеля получают удовольствие, наблюдая, как он варится на медленном огне. До меня докатывались слухи (на самом деле это я их распускала) о его проблемах на работе, о ссорах с друзьями. Его вертихвостка и он сам более не находили поддержки в обществе. Я похоронила их в вонючей канаве, достойной их так называемой любви.
О, мой Абель! Мой Абель! Я испытывала щемящее чувство нежности, глядя, как он тонет. Я ощущала себя палачом, который ласкает шею приговоренного, прежде чем опустить топор… Так я упивалась мыслью о его страданиях, готовя следующий удар. Самым тяжелым должен быть последний…