Книга Загадочный мужчина. Почему он вначале не хочет жениться, а потом - разводиться? - Ольга Маховская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она: У меня вообще тот день был экстраординарным, отец утром объявил, что женится, сын – что расстается с девушкой, но хуже, что объявился бывший муж с угрозами и претензиями… Помню твои глаза, красивые и внимательные, что-то меня очень поразило, удивило, не помню, какая-то деталь или жест. Визитку потом нашла, не помню, как я ее у тебя попросила.
Он: Я сам дал. А ты не дала.
Она: Вообще-то, я давно считаю главной женской проблемой не как найти нужного мужчину, а как избавиться от ненужного. Это не о тебе, а о моих тактиках общения.
Он: Была вполне дружелюбной.
Она: Вряд ли я бросала многозначительные взгляды, выставляла ногу или нечаянно касалась твоей руки. Наверное, у меня был такой несчастный вид, что твое чуткое сердце отозвалось жалостью?
Он: Жалость? Да нет…
Она: У девочки, надеюсь, все нормально?
Он: Кроме прочего, по моему глубокому убеждению, в доме хозяин один, и это мужчина, а женщина – ему в помощь и утешение, что, впрочем, взаимно, но тем не менее женщина – при мужчине, а вовсе не мужчина при женщине…
Она: Красиво звучит. Но как это воплотить в жизнь? Мой любимый сон: он открывает дверь и встречает меня, улыбаясь. Мужчина в своем доме – архетип и семейный стереотип… Все мужчины в моем роду строили дома для своих семей. Дом – символ защиты и покровительства. Навязчивое видение. В жизни чаще наоборот.
Он: Патриархат.
Она: Плевать. Разведенная женщина знает эту разницу. Чувство незащищенности, зябкого холода на ветру, усталость от сражения со стихией, когда ты одна. И вдруг все затихает, плечи теплеют, ветер сменяется солнцем, ярким светом – он рядом. Взгляд становится мягче.
Он: Кинематографический кадр.
Она: Ну да!
Он: Еще к вопросу о простоте… Внутренний кодекс у меня очень своеобразный и сложный, напоминает высокое средневековье. Отсюда, между прочим, и соответствующий «штиль»… Я, видно, из породы дон кихотов, но только, безусловно, несколько более адаптирован…
Она: Мне казалось, что Дон Кихот – это тот, кому не нужна женщина, а важна сама идея своего особого отношения к миру.
Он: …и уж точно не слишком далекий родственник горинскому Мюнхгаузену. И шварцевскому волшебнику из «Обыкновенного чуда».
Она: Я люблю Янковского… Но вообще-то, оба персонажа весьма неоднозначные. Мюнхгаузен – бездельник, который с фантазией тратил свою ренту, удачно проводил время. Приятно смотреть и слушать, а жить – только если стать частью фантазии, дематериализоваться.
Он: Ну и еще, конечно, из любимых героев, на которых равняться, – Преображенский в блистательном исполнении Евстигнеева…
Она: Это совсем другой тип. Желаю тебе так жить. Кстати, тоже одиночка, рядом – только преданные соратники.
Он: Тот еще винегрет… Кушайте, что называется, не обляпайтесь… У меня, между прочим, просьба есть. Не надо меня Сергеем называть, не люблю я полный вариант своего имени. Сэр-гей. В нерабочем контексте меня зовут Серый или Серега – как кому больше нравится.
Она: Хорошо, а меня наоборот. Люблю, когда зовут Еленой, с детства. Алена – это плохо. Выворачивает. В этом вся и фишка. Прощай!
(Больше они никогда не виделись. А ведь она очень хотела замуж. Он – жениться наконец, чтобы закрыть этот вопрос навсегда. Она думала: «Он молодой, наивный, а я – мудрая, терпеливая, у нас получится». Он думал: «Я молод, умен, она поймет это и оценит. Зрелой женщине не нужно объяснять простые вещи. Она поймет, что ее никто так не любил, не превозносил – стихи, слова, розы». А она поняла – даже секса не будет. Так зачем тогда все это терпеть?)
Разговор первый
Он: Ты похожа на мою mama. Внешне.
Она: Ты ее любишь?
Он: Да, когда был маленьким. Она была очень красивой и доброй. Она меня любила и помогала отцу. Все время смеялась. На всех фотографиях – улыбка, рот до ушей.
Она: А теперь?
Он: После развода изменилась. Посуровела.
Она: Плачет?
Он: Нет, никогда.
Она: А почему развелись?
Он: Полюбила другого. Но у них ничего не получилось. Не знаю почему.
Она: А отец?
Он: Отец для меня умер. Я не видел его много лет. Говорят, спился. Другие говорят, в церковь ходит. Сломался.
Она: А ты?
Он: А я что? Как школу окончил, ушел из дома. На фиг! Ненавижу. Она хотела, чтобы я стал экономистом, бабло рубил.
Она: А ты?
Он: А я – дра-ма-тург!
Она: Как Шекспир?
Он: Как Гамлет.
Она: Смешно. Личная трагедия стала профессией.
Он: Харэ смеяться. Больно, между прочим.
Она: Извини.
Он: Люди – обломки своих историй. И больше ничего.
Она: Я не обломок. Я цветок.
Он: Тогда предупреждаю: я обломок.
Она: Может, Обломов?
Он: Ты все ржешь.
Она: А может, ты – половинка, которая ищет свою другую половинку?
Он: Я такой обломок, который никогда ни с чем не склеится.
Она: Посмотрим.
Он: Ты тоже обломок. Или будешь обломком. Все люди разбиваются в хлам.
Она: Есть один способ!
Он: А-а, любовь?
Она: Примерно.
Он: Человек с разбитым сердцем не может любить.
Она: Но он может хотя бы заботиться о ком-то?
Он: Это в тебе материнский инстинкт.
Она: Разновидность любви.
Он: Только куда она девается, когда она бросает отца своего ребенка, как будто ничего и не было?
Она: Ты не понял. Она просто хотела родить еще одного тебя.
Он: Зачем? Чтобы мучился?
Она: Чтобы жил и любил. Она же не знала, что любви может не быть.
Он: Теперь знает. И я знаю. И ты должна знать.
Разговор второй
Он: Ты хочешь посмотреть мою пьесу?
Она: Очень! Это было бы так здорово!
Он: Не все любят.
Она: Я люблю!
