Книга Иуды в погонах - Олег Смыслов

И ещё хочется сказать об одном перле из этой характеристики. Генерал армии Жуков в ней подчёркивает, что Власов командует войсками 20-й армии с 20 ноября 1941 года. Однако зачем же его тогда искали через ГУК, запрашивая штаб Юго-Западного фронта, в двадцатых числах ноября? Никто, случайно, не знает?

А дело всё в том, что во всякого рода характеристиках и аттестациях временные рамки вполне относительны. Опираться на них было бы весьма глупо. Та же болезнь генерала, уже находящегося на домашнем лечении, не могла повлиять ни на его награждения, ни на его очередные звания. Просто штатским людям совершенно невдомёк, что, когда офицер болеет, ему не надо брать больничный лист. Достаточно банальной справки или даже одного звонка вышестоящему начальнику. При этом денежное содержание начисляется без всяких изменений. Абсолютно со всеми надбавками. Так было всегда и так есть сегодня.

Другой момент. В Москву Сандалов прибыл 28 ноября 1941 года, а 10 декабря 1941 года разговаривал с командующим фронтом Г.К. Жуковым. «В разговоре со мной по телефону он указал на недопустимо медленные темпы наступления армии и сказал, что наши войска продвигаются только по дорогам вслед за отступающими частями противника, не выходят на фланги и в тылы неприятельским колоннам, не стремятся окружить врага…»{117}

Как вы думаете, почему к концу дня 10 декабря комфронта разговаривает с начальником штаба вновь сформированной армии, а не с ее командующим? Или в это время Власов как раз подписывал очередной приказ и был занят? А ведь Жуков разговаривал с тем, кто реально командовал армией. Иначе это был бы именно Власов. Кстати сказать, уже в январе, разговаривая с Власовым, Жуков будет говорить практически о том же, что и теперь с Сандаловым!

Когда я сам лично знакомился с документами из фонда 20-й армии в ЦАМО, а в это время там работал и А. Исаев, то тоже своими собственными тазами видел подписи Власова.

И на боевых приказах от № 01 до № 015, и на приказах войскам 20-й армии («О бесперебойном снабжении частей питанием…», «Об организации службы ГКО…», «Об организации разведки…», «О действии при преследовании…», «О борьбе со вшивостью в частях…»){118}.

Но мои глаза не округлились, потому что командующий вполне мог находиться в номере гостиницы Центрального Дома Красной Армии и, лёжа в постели, оставлять свои «каракули» на всех привезённых ему адъютантом документах. Потому что до фронта тогда было рукой подать. И в этом нет ничего криминального. По крайней мере так оно и было. Вспомните хотя бы очерк А. А. Бека «День командира дивизию), где он пишет; как добирался в 9-ю гвардейскую стрелковую дивизию: «Утром 7 декабря я случайно узнал, что в дивизию только что повезли Гвардейское знамя, которое предполагалось вручить в этот же день с наступлением сумерек.

Недолго думая, я сел в метро и поехал к фронту. Поездки на фронт в эти дни не занимали много времени. На волоколамское направление маршрут был таким: на метро до станции “Сокол”; там пересадка на автобус № 21, курсировавший до Красногорска. Оттуда до линии фронта оставалось двенадцать—пятнадцать километров»{119}. Но не забывайте, что у Власова в распоряжении, кроме личного адъютанта и врача, ещё был и автомобиль. Командующему без него никак!

Но есть и другие доказательства, не менее весомые. Например, историк из Санкт-Петербурга Кирилл Александров стреляет ими, как из табельного оружия: «Распространённое утверждение о том, что он не командовал армией 6—19 декабря “по причине воспаления среднего уха” — не более чем легенда. Во-первых, Власов был упомянут в сводке Совинформбюро в перечне отличившихся советских генералов уже 13 декабря, а во-вторых, 16 декабря на КП у Власова взял интервью американский журналист Л. Лесюер…»{120}.

Если говорить о сводке Совинформбюро, то там, уж точно, не могли назвать фамилию Сандалова, хоть он и командовал армией, потому что, согласно занимаемой должности, он был начальником штаба. И не важно, болел командарм или не болел. В армии единоначалия никто не отменял. Ведь командир всегда прав, читайте устав.

Кстати сказать, Власов мог запросто слушать эту сводку, лёжа в кровати с врачом Агнессой Подмазенко.

Про интервью у Власова — вообще аргумент несостоятельный. Дело в том, что в тот же день, 13 декабря 1941 года вся первая страница газеты «Известий» была посвящена битве за Москву под заглавием: «В последний час. Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы. Поражение немецких войск на подступах к Москве». Внизу страницы были помещены девять фотографий героев этой битвы: генерала армии ПК. Жукова (в центре), а также генерал-майора Д.Д. Лелюшенко, генерал-майора А.А. Власова, генерал-лейтенанта В.И. Кузнецова, генерал-майора П.А. Белова, генерал-лейтенанта Ф.И. Голикова, генерал-лейтенанта К.К. Рокоссовского, генерал-лейтенанта И.В. Болдина, генерал-лейтенанта артиллерии Л.А. Говорова. Но почему иностранные корреспонденты интервью берут прежде всего у Власова?

Да всё очень просто. Если говорить только о 20-й армии, то 4 декабря она полностью закончила сосредоточение и готовилась к наступлению, а в ночь с 5 на 6 декабря её части заняли исходное положение и получили приказ о времени атаки. Уже 8 декабря 1941 года разбитые части противника были выбиты из Красной Поляны. Дело в том, что из военных сводок тех дней Красная Поляна (райцентр Московской области) стала широко известной во всём мире. «По хвастливым уверениям немецко-фашистского командования, из этого, самого близкого к Москве пункта якобы хорошо видна в бинокль советская столица»{121}. Более того, в числе трофеев воинов 20-й армии (свыше 30 танков и броневиков, много орудий, миномётов и личного оружия) оказалась привезённая накануне пушка калибра свыше 200 мм, из которой немцы рассчитывали обстреливать Москву». А рано утром 12 декабря Солнечногорск был полностью очищен от противника{122}. Вот, собственно, и две главные причины, из-за которых командующий 20-й армией стал объектом фото- и телекамер. Как известно, советская пропаганда в этом случае не мешала, а даже, наоборот, принимала в этом самое активное участие. При этом нельзя забывать, как ещё утром 1 декабря 3-я танковая группа противника нанесла сильнейший удар, смяв поредевшие части группы Захарова, и устремилась вдоль Рогачёвского шоссе к Москве. Тогда же на стыке 1-й ударной и 20-й армий создалось угрожающее положение, а неожиданное появление танковых частей противника перед развёртывающимися частями 20-й армии привело их в замешательство. Пусть это были последние резервы противника, но угроза-то была реальной! По сути, всё решили считаные дни и ввод в сражение резервных армий, в том числе и 20-й. Отсюда любые победы под Москвой имели такой оглушительный успех. Не обошлось и без рекламных акций, в которых иногда страдает прежде всего истина. А Власову просто повезло, как и в первые месяцы войны.

Итак, Власов, поймав «золотую рыбку», становится «спасителем Москвы». Но происходит это не ранее 13 декабря 1941 года. Но почему-то у Владимира Батшева в его четырёх томном труде «Власов» этот «спаситель» как-то не вяжется с истинной историей, написанной нашими предками. Я не буду говорить о хронологии боевых действий, которая у этого автора упоминается достаточно своеобразно, а остановлюсь лишь на вопросе принципиальном: когда Власов был на приёме у Сталина?