Книга Мы из Бреста. Рейд выживших - Вячеслав Сизов

Самому опросить всех бывших пленных нереально. Даже если исключить на первых порах раненых, то все равно остается двадцать три человека, а это по минимуму три часа. Документов у бойцов как пить дать никаких нет. Так что придется верить их рассказам на слово и искать зацепки в их «сказках». А это не айс. Надо самому покопаться в доме вахмистра. Немцы – народ в вопросах ведения документации педантичный. Конечно, здесь не концлагерь, а сборный пункт и пересылка. Но все равно, хоть какой, но учет задержанных и трофеев должен быть. Просто обязан быть общий список военнопленных с отметками, где и как задержан, куда и кому передан, да и другую информацию отражать. Например, о поведении в плену. Да и «наседок» можно вычислить. Их в списках не будет.

Вызвав Петрищева, попросил отобрать из пограничников трех-четырех человек для изучения бывших пленных и не забывать контролировать поведение освобожденных и поляков. Кроме того, пригласить всех бывших в плену командиров и нескольких бойцов. Того, что был на вокзале с Акимовым, а также бортстрелка и красноармейцев, что шли с Савушкиным и Смирновым. Они о своих бойцах хорошо отзывались. Вот и поговорю с бойцами, заодно и рассказы командиров проверю.

Пока сержант отбирал народ, я вновь прошелся по дому. Оружие и трупы уже вынесли. На месте остались лишь ранцы и какие-то ящики с бумагами. Все найденные документы были сложены на столе. Чтобы качественно с ними поработать, требовалось время, но требуемые мне списки нашлись быстро. Отложив все остальное в сторону, занялся ими. С трудом, но удалось в них разобраться. Были в них и летчики, и Сергей Акимов, и их бойцы. Вот что мне нравится в немцах, так это их подход к делу. Положено иметь журналы, чистую бумагу и письменные принадлежности – обязательно их найдешь и в нужном количестве. Не то что у нас – порой требуемую бумагу днем с огнем не отыщешь.

Пограничники пришли вместе с бойцом Акимова. Следом за ними прибыли и саперы. Проведя инструктаж, раздав чистые листы и карандаши, отправил их заниматься опросом бывших пленных. Объяснив саперам, что я от них хочу, отправил заниматься делом по специальности.

В разбитое окно было видно, что бывшие пленные, раздевшись почти донага, плещутся у бочки во дворе дома. Греть воду было некогда, так что пока холодной водой хоть грязь с себя смоют. Кое-кто из бойцов уже примерял немецкие сапоги и нашу форму, видно, найденную где-то в домах поляков. Несколько пограничников, расположившись по периметру, аккуратно наблюдали за освобожденными и до сих пор стоящими на коленях посреди улицы поляками. Старый поляк что-то пытался вытребовать у стоящего рядом пограничника. Что конкретно, слышно не было. Но не нужно быть оракулом, чтобы понять причину столь эмоционального поведения старика. На его глазах один из бойцов резал ножницами простыню и отдавал лоскуты ткани пожилому бойцу в накинутой на голое тело шинели, бинтующему раненого. Ничего, перетерпят. Нам важнее, людей спасаем. Будем уходить – все компенсируем. Зачем людей лишний раз обижать и настраивать против нас? Деньги и у немцев, и у поляков набрали, так что не обидим, заплатим сколько надо.

Красноармеец 60-го железнодорожного полка НКВД Попов был рад своему освобождению из плена. Он полностью подтвердил рассказ Акимова о событиях прошедшей недели. Даже в мелочах их рассказы совпали. Рассказал и о поведении остальных пленных. Назвал и показал тех, кто вызывал у него подозрение или вел себя в плену неправильно – вел упаднические разговоры, расхваливал порядки немцев, ругал советскую власть. Как такому человеку не верить? Он, находясь в плену, выполнял свой долг, четко отслеживал потенциальных врагов советской власти. Хотя, по его словам, служил в линейном взводе. Ну да в лагере у Сергея уточним и кое-что еще проверим. Вызвав Петрищева, передал ему нового бойца во взвод.

Следом за Поповым бойцы пригласили заходить по одному комсостав. Он был представлен тройкой летунов и двумя пехотинцами. Причем все пятеро были ранеными. Кто с перебинтованными руками, кто с ногами, кто с фингалом под глазом.

Старшим по званию был летный старлей. Григорий Паршин проходил службу в 13-м скоростном бомбардировочном полку, что стоял на аэродроме Росси под Белостоком. С марта 1941 года в Росси начали строить ВПП с твердым покрытием, и полк был переброшен в лагерь на полевой аэродром близ села Борисовщина. Экипаж Паршина, как и еще шесть экипажей полка, встретил войну в Бобруйске, при перегонке новеньких «Пе-2» с завода в полк. Вернуться в полк они так и не смогли. С началом войны были зачислены в состав 13-й авиадивизии, где и воевали все эти дни. Вчера днем он вылетел с Бобруйского аэродрома на разведку. «Пешка» была сбита во время полета недалеко отсюда. Из горящего самолета спастись удалось только им со штурманом лейтенантом Серегиным. Бортстрелок погиб. Место для посадки выбрали неудачно. По приземлении их взяли в плен немецкие пехотинцы, стоявшие в перелеске на биваке. После чего пилотов передали жандармам, а те доставили сюда.

Это же подтвердил и штурман.

Рассказы летчиков меня взволновали. Впервые удалось найти факт реального изменения истории. В той, что я знал, 26 июня было последним днем, когда наша авиация действовала с Бобруйского аэродрома. В ночь на 27 июня его покинули штаб 13-й авиадивизии и летчики 160-го истребительного полка. Уже вечером 27 июня аэродром превратился в поле боя между частями нашего 47-го стрелкового корпуса и немцами. Из-за нерасторопности технических и наземных служб на аэродроме осталась куча самолетов, ставших трофеями немцев. А тут налицо такие изменения. Парни днем 27-го вылетели оттуда на разведку тылов противника. С аэродрома продолжала активно действовать наша бомбардировочная авиация. Над ним постоянно шли воздушные бои, его бомбили. Разговоры об эвакуации велись, но вопрос остро не стоял, враг еще был далеко от Березины.

А говорят, ничего изменить нельзя! Можно, только постараться надо! Так что с новыми силами продолжим менять…

Третий летчик, младший лейтенант Соловьев, был из 41-го истребительного полка 9-й авиадивизии. В полк прибыл за месяц до войны. Летал на «МиГ-3». Войну встретил на полевом аэродроме Себурчин вблизи Белостока. В первом же бою, погнавшись за «Юнкерсом», был сбит на немецкой стороне Буга. На земле от погони ему удалось скрыться в болотах. Кругом были немецкие части, ждавшие переправы на наш берег. Поэтому ему не удалось переправиться через Буг. Из болота выполз только через сутки, когда немцев стало меньше. Ища место для переправы, пошел вдоль берега реки на юг. Днем 24 июня встретился с тремя бежавшими из плена бойцами 119-го стрелкового полка: младшим сержантом Соболевым и красноармейцами Михайловым и Сазоновым. Решили вместе прорываться к нашим. Ночью 26-го удалось вплавь переправиться на наш берег. Скрываясь от немцев, шли краем дороги на восток. Голодали. Местное население отказывалось кормить. Вчера их, ослабевших от голода, захватили поляки. Избили, а затем сдали немецкому патрулю. Тот вечером привез сюда. О бойцах, выходивших вместе с ним, Николай отзывался хорошо.

Пехотные мамлеи были только из училища. Оба окончили Смоленское пехотное. По распределению были направлены в 62-е УР и вечером 21 июня прибыли в Брест. Ночью на попутке их доставили на место. В бой вступили в недоделанном доте у деревни Ставы. Оружия, кроме нескольких винтовок с десятком патронов, никакого не было. Связи с командованием тоже. О том, что немцы у них уже глубоко в тылу, узнали на следующий день, увидев колонны немцев, двигавшихся по дороге. До дота немцы не дошли. Просидев в доте еще день, решили уходить к своим. Шли по полям ржи на восток. Во всех населенных пунктах были немцы. Двигались только в темное время суток. Не спешили, считая, что наши скоро немцев назад погонят. Позавчера ночью из их группы трое потерялись. Ища пропавших бойцов, сами заблудились и влетели в засаду. Так оказались здесь, на хуторе. Вместе с ними попали в плен и трое их бойцов.