Книга Изгнание - Чарльз Паллисер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Задвигая занавески на окнах перед отходом ко сну, она подозвала меня взглянуть. С темно-серого неба тихо падали снежинки, порхая и сверкая, опускались на землю.
Одиннадцать часов
На самом деле мои долги гораздо больше, чем я сказал маме. Пытаюсь избавить ее от лишних переживаний. Деньги, какие я задолжал, мне дал приятель по имени Эдмунд Вебстер, чья семья теперь требует их, и я боюсь, что они могут до меня добраться.
* * *
Перед обедом я с мамой зашел на кухню и спросил кухарку:
– Что вы готовите, мисс Ясс?
– Ну, для вас, молодой господин, разносолов не будет, – ответила она.
Потом она захихикала, словно старая ведьма, и мама меня прогнала.
Половина двенадцатого
Несколько минут назад услышал за деревянной панелью мелкий топот. Крысы. Они живут здесь столько же, сколько Херриарды! И в последнее время питаются гораздо лучше хозяев.
Полночь
Несколько минут тому назад, раздвинув занавески, я смотрел, как падает снег, и обнаружил, что занавески на одном из окон у Евфимии сдвинуты не очень плотно. Поскольку у нее горела свеча, я смог увидеть движение силуэта, который, уверен, принадлежал моей сестре. Потом я заметил в комнате еще кого-то, но в тот момент свеча погасла. Это была мама?
* * *
До чего же милое личико у Фордрайнер. И такая красивая тонкая шейка. Как мне хочется провести по ней рукой, коснуться губами. На ощупь словно лепесток розы. Она в моих объятиях.
[Отрывок, записанный греческими буквами. Прим. ЧП.]
Мы в этой комнате, лежим с ней в кровати, и я обнимаю ее, губами легонько лаская ее шею и нежно поглаживая. Мой жезл упирается в ее плоть. Словно дитя, нашедшее новую игрушку, она спрашивает: «Что это?» И протягивает ручку и касается его, и ласкает его пальчиками, и кладет мою руку себе на…
Δ
[Конец отрывка, записанного греческими буквами. Прим. ЧП.]
Час ночи
Странно, что над заснеженной землей лай собак разносится гораздо громче.
Уверен, что все спят. Я ждал достаточно долго. Не терпится преодолеть границы нашего приземленного существования. Маленький ритуал, которому научил меня Эдмунд – он священник, я служитель. Перевоплощение, таинство воображения.
Я готов расплавить на пламени свечи маленький темный эластичный шарик, а потом капнуть в трубку. Он раскрепощает. Первая волна словно согревает все тело, вселяя в него ощущение покоя и бодрящего сознания безграничных возможностей. Я не просто чувствую реальность, но ощущаю ее с большей силой.
Два часа
Теперь не слышно ни звука, только шум волн у берега. Бесчисленные пузырьки.
Половина шестого
Только что вернулся с другого конца Страттон Херриард. Какое удовольствие тихонько сбежать из сонного дома и бродить по округе. Я шел сквозь безмолвные деревни. Окна везде темные. Ночь и тьма принадлежат мне. Пока мои соседи видят сны, я брожу вокруг их домов. Заглядываю в окна, если там все еще горят свечи.
Я бродил по сумрачным полям и болотам, пока не пришел на край земли, где беспокойно плещется море. Луна будто золотой шар, расколотый надвое, а океан покрылся рябью, словно морщинистая рука старухи. У берега я разглядел лодки с горящими в тумане фонарями и понял, что рыбаки заняты делом.
Я обошел вокруг и вдоль болотистого берега вернулся обратно.
Сегодня утром проснулся с головной болью и увидел, что после моего возвращения нападало еще несколько дюймов снега. Дом стоит под огромным пушистым одеялом. Из-под дверей тянет сибирским сквозняком, а расшатанные рамы сильно дребезжат. Дня два дороги будут непроходимы, поэтому о моем отъезде пока нет и речи. Не могу понять, доволен я или нет.
* * *
Мама вдруг спросила:
– Мне послышалось или ты вчера ночью пришел очень поздно?
Неожиданно даже для самого себя я начал все отрицать. Прошлой ночью я проявил слабость, а новому соблазну поддаваться так скоро нельзя.
Четыре часа пополудни
После ланча пошел посмотреть монумент. Это восьмигранная башня футов сорока в высоту, с нелепым куполом, охваченным кольцом классических колонн.
Когда я пересекал тропинку между деревней и берегом, то заметил девиц Куэнс в сопровождении их провожатой. Когда расстояние между нами сократилось, Гвиневер остановилась и что-то сказала. Ее сестра взглянула на меня и неприязненно нахмурилась. Мы шли в различных направлениях, но Гвиневер повела их ко мне.
Просто не знаю, как понять эту Энид. Неужели она насмехается надо мной своим молчанием? Неужели не догадывается, что я к ней чувствую?
Старуха воскликнула:
– Мы с мистером Шенстоуном давнишние друзья.
Девушки переглянулись.
– Мы наслышаны о вашем чаепитии, – сказала Гвиневер. Она продолжила разговор, и я впервые смог хорошенько ее разглядеть. Как бы мне хотелось, чтобы она была постарше. Хотя бы на год или два. К шестнадцати она станет совсем красавица. На левой щечке возле губ у нее маленькая ямочка, придающая ей удивительное очарование. Ах, эта маленькая лукавая лисичка.
Она начала говорить о бале, о том, какой у нее будет наряд. Потом спросила:
– Вы там будете, мистер Шенстоун? Вы и ваша сестра?
Гвиневер хихикнула, театрально прикрыв рот рукой.
Она должна знать, что ее мать отказала Эффи в билете. Я теперь вижу ее радостное лицо и уверен, что маленькая проказница меня дразнила.
– С кем вы собираетесь танцевать? С миссис Пейтресс?
Энид сказала:
– Не будь дурочкой. Ты же отлично знаешь, что ее там не будет.
Гвиневер повернулась к своей гувернантке.
– Она тоже в мамином черном списке, мисс Биттлстоун?
(Тоже? Стало быть, мы, Шенстоуны, в этом списке?)
Старушка в смущении замерла.
Гвиневер обратилась ко мне:
– Бал дает герцог, а открыть его должен мистер Давенант Боргойн, племянник. Все очень интересуются, кого из молодых леди он собирается пригласить на танец.
Энид понимающе посмотрела на нее. Неужели она и этот тип должны пожениться?
– Он ужасно красив, – сказала Гвиневер. – Не так ли, Энид?
Сестра послушно зарумянилась.
– И очень высок. А какого роста вы, мистер Шенстоун?
– О, моя дорогая девочка, какой нескромный вопрос, – прошептала мисс Биттлстоун. – Веди себя приличнее.
Гвиневер хихикнула.
Я сообщил ей свой рост, и она сказала:
