Книга Зак и Мия - А. Дж. Беттс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Шестеро сразу?
– Один упал, остальные полезли спасать, ну и…
– Ты по ходу сочиняешь.
– Вот те крест. Люди помирали в растительном масле, пиве, бумажной пульпе…
– Я бы выбрала смерть в чане с шоколадом.
– Было. Нью-Джерси, 2009-й. Двадцатидевятилетний мужчина…
– Откуда ты все это знаешь?
– У меня много свободного времени.
Я слушаю ее дыхание и жду следующего вопроса.
– Хельга, а если бы у тебя был выбор…
– Чан, наполненный Эммами Уотсон.
– Ого, у тебя был готов ответ.
– Разумеется. А у тебя готов?
– Ну, раз шоколад уже застолбили, пусть будет чан с мармеладом. А ты вообще в курсе, что Эмма Уотсон существует в единственном экземпляре?
– Да мне одной и хватит.
Мия смеется.
– Ну-ну, удачи.
Рядом со мной гудит монитор с показателями. Я и забыл про него. Последние пять минут вокруг меня не было ни аппаратов, ни лекарств, ни лейкемии. Только разговор с живым человеком на том конце трубки. Я надеялся, что Мии станет полегче, но не ожидал облегчения и для себя.
– Мия, вообще-то раком заболевает каждый второй человек, – говорю я. – У нас с тобой он приключился довольно рано, так что мы вылечимся и отстреляемся раньше других.
– Я бы все-таки предпочла заболеть в старости.
– Кстати, слушай…
– Что?
– Полоскалка мерзкая, но реально помогает от язвочек во рту.
– Медсестры то же самое говорят.
– Еще помогает рассасывать кубики льда.
– Серьезно?
– Мне можно верить.
Я ничего особенного не имел в виду, но она замолкает, словно ей надо всерьез об этом подумать. А потом она произносит:
– Я верю.
– Как ты? – спрашивает Нина. Говорят, я тут уже 44-й день. – Справляешься без мамы?
– Я вообще-то большой мальчик.
Нина улыбается и вручает мне четыре таблетки, два леденца для горла, три витаминных пилюли и гигиеничку со вкусом папайи. Затем достает из кармана ушной термометр и меряет мою температуру, как мне кажется, слишком долго, задумчиво уставившись куда-то между кроватью и стеной. Она выглядит усталой. На заколке в ее волосах маленькая коала крепко вцепилась в ветку.
– Тридцать восемь? – предполагаю я.
– Тридцать семь и пять, – говорит она. – Неплохо. Ты как себя чувствуешь?
– А ты?
– А я-то при чем?
– Выглядишь ты так себе.
– Ах ты льстец. Видимо, выздоравливаешь, – она неубедительно улыбается и записывает мою температуру. – Ну, чего ждешь от нового года?
– Что он будет получше старого.
– Да уж, хорошо бы. Ладно, не вешай нос, Зак.
– Не вешаю, – отзываюсь я, хотя из нас двоих это пожелание подходит ей куда больше.
Нина несмешно моет руки и выходит.
Поскольку мамы нет, я совершенно не в курсе событий отделения. Мия тоже молчит. Я на всякий случай не выхожу из Фейсбука, но она в оффлайне.
Разные люди постят на ее страницу приглашения на всякие новогодние вечеринки. Никто так и не знает, что адресат подключен к аппаратам химии и гидратации. Мия, похоже, верит, что эти два мира могут существовать отдельно. Что если молчать про онкологию, то она как будто понарошку.
В полночь за окном с шипением и свистом взрываются фейерверки, рассыпаясь в небе золотыми и розовыми искрами. Где-то вдалеке голоса и гудки: люди празднуют. В отделении раздаются звуки хлопушек и веселые возгласы. Я пишу Мии:
С Новым годом!
Она не отвечает.
Новый год беззвучно и вкрадчиво накрывает мир.
Простуда – Зак, 0:1. Кому интересно: тромбоциты 48, нейтрофилы 1000. Это хорошая новость. А также: с НГ всех! Надеюсь, в субботу выпустят.
Нина по моей просьбе фотографирует меня. Я сижу в постели, подняв вверх большие пальцы, мол, все окей. Мое лицо стало менее одутловатым. Похоже, что новый костный мозг внутри наконец помог мне обновиться и снаружи.
Я ставлю новый снимок себе на юзерпик вместо Хельги. Комплименты текут рекой.
Затем я погружаюсь в запойный просмотр поттерианы. Восемь фильмов, от титров до титров. Такой тест на выносливость мне под силу. Особенно любопытно смотреть, как разворачиваются две вещи: деградация актерского таланта Рэдклиффа и постепенный расцвет Эммы Уотсон. Она превращается из ребенка в девушку где-то в районе «Узника Азкабана», и с того момента ее сексуальность только набирает обороты. К концу «Даров смерти» она вообще огонь.
Магия из фильмов, по-видимому, просачивается в мой мир, потому что я всего два дня как поправился, а уже рвусь на свободу. Врачи восхищаются динамикой, отмеченной в моей карте уверенно растущим графиком. Я чувствую себя как новенький благодаря Хельге и отчасти Эмме Уотсон. Мне кажется, если я прямо сейчас выйду из палаты, надев кепку, то никому на улице не покажусь больным. Сольюсь с другими прохожими, буду обычным парнем в кепке. Ну, может, чуть изможденным и бледным, как вампир, но это сейчас даже в моде.
– Что на тебя нашло? – смеется Кейт в конце сеанса физиотерапии, когда я прошу увеличить нагрузку.
Мне нравится чувствовать в мышцах напряжение. Нравится, как жадно легкие втягивают кислород. Нравится чувствовать воздух, поднимающийся от педалей велотренажера, когда я их кручу.
И мне офигенно нравится твердо стоять на ногах и смотреть из окна на мир снаружи, где ездят такси и машины скорой помощи, выходят покурить хирурги, ходят посетители с воздушными шариками для своих больных. Скоро я выйду туда. Буду дышать нестерильным воздухом настоящей жизни. Скорее бы! В палате стало слишком тесно.
В открытке от Сэма написано, что у него все хорошо: работает три дня в неделю и уже нашел для меня подходящую доску для серфинга.
Бекки прислала новую фирменную открытку: «"Добрая Олива" – оливковая ферма и контактный зоопарк!» На обороте она рассказывает, что родилось четверо козлят и одна альпака, а ее собственный младенец, судя по УЗИ, сейчас размером с манго.
Врачи не устают расхваливать мои анализы.
Нина меня поздравляет.
Но Мия по-прежнему молчит. В ее Фейсбуке все дежурно-прилично, как всегда. Друзья выкладывают ей на стену фотки с фестиваля и новогодних вечеринок, кто-то уже делится планами на выпускной и выбирает образ на День Святого Валентина, до которого осталось полтора месяца. Все эти люди по-прежнему считают, что у Мии не происходит ничего особенного.
А я слышу, как она плачет за стенкой по ночам. Иногда ее тошнит. Иногда она плачет и блюет одновременно.
