Книга Парламент Ее Величества - Евгений Шалашов

Машка и Грунька, державшие чухонку за руки, чтобы не вырвалась, только завистливо крякали. Пороть кормилицу царица не решилась. Пропадет молоко у дуры, а где новую искать? У Долгоруких спрашивать? Так те подсунут кого-нить… Решила – хрен с ней, пущай ходит. Выкормит парня, отправлю ее куда-нибудь в деревню, замуж за скотника. А что в Митаве у бабы остался муж да ребенок, так это нешто. Муж себе новую найдет, о робетенке кто-нить да позаботится. Свет, чай, не без добрых людей. А кормилицу перекрестить в православие, да и вся недолга.

Потом, лежа в постели, Анна со сладким ужасом поняла, отчего она так разгневалась на чухонку. Милый друг Эрнестушка далеко, а тут… Парни молодые, красивые… Гвардейцы, одним словом! Не жена она Эрнестушке, а живой человек, чай.

Потом учудила любимая карлица. Дунька, в сорок с лишним лет бывшая ростиком от горшка два вершка… Утром пьяную в хлам уродицу принесли и бережно положили у двери в царскую спальню. Юбка и прочее были в полном порядке. Анна даже обиделась, что никто из гвардейцев на карлицу не позарился. Не баба, что ли? Все при ней и все на месте! Впрочем, досада на мужиков не помешала примерно наказать карлицу – Анна оттаскала ее за волосы и выкинула во двор, чтобы хмельной дух выветрился! Потом, слегка отойдя душой, позволила замерзшей дуре вернуться в терем. Дунька, страдающая от похмелья, целый день просидела под кроватью и скулила, как побитая собака. Царице так понравилась выдумка, что порешила: как только обзаведется собственным дворцом, обустроит неподалеку от спальни собачью будку, определив проштрафившуюся карлицу на цепь.

На четвертую ночь императрицу разбудил шум. В сенях кто-то орал и матерился. Поперву решив, что девки опять чего-то увидели, разозлилась, надумав назавтра устроить большую порку, вскочила с постели. Но голоса были мужские. Велев перепуганной Машке унести подальше младенца Карла, государыня приникла к замочной скважине. В полуосвещенных коридорах можно увидеть немного – зато была слышна брань и удары. Не выдержав, императрица повернула ключ и приоткрыла дверь. Перед ее взором предстала картина – рослый преображенец с офицерским шарфом пытался дотянуться шпагой до Василия Лукича Долгорукова. Князь Долгоруков, одной рукой вытирая разбитый нос, другой вертел перед собой шпагой, выписывая «восьмерки». Случись дуэли, неизвестно, кто бы победил – молодой, но малоопытный или старый, но искушенный. Однако смертоубийству помешали гвардейцы. Солдаты, растащив благородных господ, удерживали их уважительно, но крепко.

– Ваше благородие, охолонись, – уговаривал прапорщика один из солдат, а другой поддакнул:

– Все-таки фельдмаршала и нашего командира родич, нельзя ему сразу в морду-то бить.

– Я тебя, сукина сына, в Сибири сгною! На плаху отправлю! – пообещал Долгоруков. Отдышавшись, приказал: – Отпустите меня!

– И что тута происходит? – поинтересовалась Анна, открывая дверь полностью.

Гвардейцы, увидев государыню в ночной рубахе, засмущались, выпустив из рук сенатора.

– Анна Ивановна, зачем вы здесь? – возмутился князь. – В спальню ступайте!

– А ты, князюшка, будешь государыне место указывать? – сузила Анна глаза. – А что, в Кондициях наших прописано, где я быть должна? Может, – слегка усмехнулась царица, – ты мне еще указывать станешь, когда на горшок ходить? Или сам меня до ветру провожать будешь?

Князь Долгоруков смутился. Стряхнув с плеч ослабевшие руки солдат, Василий Лукич попытался делать два дела – засунуть шпагу в ножны и вытащить носовой платок.

– Так что случилось-то? – построжев ликом, повторила свой вопрос царица.

– Прапорщик Преображенского полка напился пьян да буен сделался, – вытянув губки, усмехнулся Долгоруков, утирая кровь с разбитого лица. – А ну-ка, – кивнул он солдатам, – вяжите невежу! Да шпагу-то, шпагу отберите!

– Погодите-ка, – встряла государыня. – С каких таких пор преображенцами статские чины командуют? Ты, Василь Лукич, хотя и член Верховного тайного совета, но гвардией командовать не властен.

Гвардейцы, не очень-то охотно повиновавшиеся статскому, с облегчением отпустили своего прапорщика, а тот бухнулся на колени, срывая с головы треуголку:

– Матушка-государыня, не велите казнить, разрешите слово молвить!

– Говори, – разрешила Анна, слегка принюхиваясь. А ведь и впрямь, от прапорщика изрядно попахивало вином. Ну да иной раз и такое стерпеть можно. Спросила:

– Кто таков будешь?

– Преображенского полка прапорщик князь Вадбольский, – доложился гвардеец и, поймав руку царицы, впился в нее поцелуем.

– Чего лаешься-то? – благосклонно поинтересовалась царица, стараясь не замечать исходившее от гвардейца «амбре».

– Ваше Величество! – горячо сказал прапорщик, едва не пустив слезу от умиления: – Государыня! Невмоготу нам, гвардейцам вашим, у тебя тюремщиками быть!

– Какими тюремщиками? – возмутился Долгоруков. – Ты что такое мелешь, пес безродный?

– Это кто тут пес безродный? – взвился прапорщик. – Вадбольские от корня Рюрика происходят! Наша ветвь от князя Василия, который на реке Сити с татарвой бился! Да пращуры мои на Куликовом поле татар рубили! Да мы вместе с Пожарским – Мининым Москву освобождали, пока твой прадед жопу у польского короля лизал, мурло ты поганое!

– И-и-и… – по-бабьи заверещал князь Василь Лукич и, забывая европейские ухватки, попытался ухватить обидчика за волосы, а тот норовил смазать князюшку по уху.

Драка едва не вспыхнула вновь, но гвардейцы вовремя успели растащить князей и повиснуть на них, пригибая к полу и сенатора, и прапора, невзирая на чины.

– Ну-ну! – насмешливо проговорила Анна, хотя ей было и страшновато. – Два князя древних родов, а сцепились, как два петуха. Ну, прапорщик-то, ладно, молод еще. А ты, Василь Лукич, муж опытный. Тебе-то не стыдно? – Не давая Долгорукову сказать, царица повернулась к прапорщику: – Че сказать-то хотел, Вадбольский?

– Сказать хотел, матушка, что обманывают тебя бояре наши. Они же тебе Кондиции вроде бы от всего русского народа принесли, а русским народом там и не пахнет. Сами всё сотворили, отай от остальных. Не спрашивали никого – хотим мы у них в послушании ходить, нет ли. И полк наш в обман ввели – мол, согласна государыня им подчиняться. Мол, сами изволила себе хомут на шею надеть! Гвардейцы всегда одному хозяину служили – государю всея Руси. Не будем мы восьми боярам служить!

Гвардейцы, державшие офицера, впали в сумнение. Руки разжались. Седые усачи, помнившие Нарву и Полтаву, Прутский поход и Гангут, возводившие на престол императрицу Екатерину, устыдились. Один из преображенцев, с капральскими нашивками на рукаве, ехидно спросил:

– А что, господа гвардейцы, князья Долгоруковы с Голицыными за дураков нас решили посчитать? Обмануть – обманули, не в первый раз. А теперь еще и к государыне вместо охраны в тюремщики поставили!

– В какие такие тюремщики? – попытался повысить голос князь Долгоруков, но капрал, словно бы не слыша сенатора, продолжил: