Книга Зыбучий песок - Джон Браннер

Вы говорите, она весьма миниатюрна. Да, но черная вдова тоже не огромный монстр, однако я не стал бы держать ее в качестве домашнего животного.

«Ради Бога, оставь свой сарказм!» – А как быть с сегодняшним утром? Я ни разу не слышал, чтобы при истерической афазии пациент просил врача научить его английскому языку.

Впрочем, я и так уверен, что у нее не афазия.

– Да? Так что же у нее тогда? – Элсоп умолк с видом триумфатора, но ответа не дождался. Наконец, он вздохнул. – Меня гложет подозрение, что вы убеждаете себя, будто столкнулись с неведомой разновидностью психического расстройства, которое сможете описать в статье, доложите на конгрессе или симпозиуме и в конце концов назовете своим именем.

«Похоже, ты рассказываешь мне историю из своей жизни.» Подтверждение последовало незамедлительно.

– Вы попадаете в ту же ловушку, что и я в ваши годы. Напомните мне как-нибудь, я раскопаю ту историю болезни. Это: гм: поучительно. Призовите на помощь свой здравый смысл, мой юный коллега, а потом немного поразмыслите. Ничто так не роняет нас в собственных глазах, как необходимость публично срывать с себя орден, который мы уже успели нацепить. Бррр.

Элсоп демонстративно передернулся и невесело усмехнулся.

– Давайте-ка займемся делом. Начнем прямо с нее. Чаррингтон не станет перерезать себе горло от нетерпения.

Поначалу Полу даже понравилось, с какой тщательностью Элсоп взялся за перепроверку результатов вчерашнего обследования Арчин; он лично удостоверился, что девушка не понимает английского, но вполне способна говорить на своем языке, затем повторил осмотр, сопровождая свои действия комментариями.

– Дайте мне анализ мочи, сестра, это первое, что вы должны сделать завтра утром:

И анализ крови тоже. Кстати, у каждого пациента нужно проверять группу крови, писать на специальной карточке и отдавать ему при выписке. Это может спасти ему жизнь: Любопытный тип лица! Ничего азиатского, и такая выраженная эпикантическая складка. Думаю, надо назначить ей рентген черепа, молодой коллега. Согласен, она весьма бегло лопочет на своем странном языке – вы, конечно, потом проверите, на каком – только как она умудрилась попасть из своей Верхней Славонии, или откуда там еще, в самый центр Англии: разве что кто-то привез и бросил, а потрясение стало причиной инверсии, скажем, к языку детства:

«Замечательно просто и исчерпывающе. Если бы только не фальшивый тон.

Будь я проклят, но тон у него фальшивый.» И внезапго, с обескураживающей отчетливосьтью Пол понял, что знает, в чем тут дело.

«Ублюдок! Он подозревает, что я прав, и что это действительно неординарный случай, которого нет в литературе; он никогда в этом не признается, но будьте уверены, не упустит шанса сообщить нем раньше меня!»

12

Часы с неизменным «банг, бум и клинк» отбили четверть второго, когда Элсоп забрался, наконец, в свой «ванден-плас-принцесс», а Пол, устало вздохнув, развернулся в сторону столовой.

«Наверное, он прав, нужно действительно взять этот курс. Но почему все эти проклятья сваливаются тогда, когда Айрис нету дома? Могу себе представить ее лицо, когда я скажу: привет, дорогая, рад тебя видеть, завтра я уезжаю и вернусь через две недели. А может, оно и к лучшему.

Декларация независимости.»

Он чувствовал себя не в своей тарелке. Нежданно свалившееся на него личная ответственность за Арчин, свалившаяся потому, что вечный его кошмар о чужом мире стал для этой девушки реальностью, заставил его говорить сегодня с Элсопом в куда более резком тоне, чем он обычно себе позволял – кульминацией стал десятиминутный спор об одном из пациентов, которого должны были сегодня выписать. К немалому его удивлению, Элсоп вовсе не рассердился, а наоборот – сохранил предельную доброжелательность и даже впервые за месяцы их сотрудничества предложил прослушать специальный курс.

«Я : я подумаю.»

В дверях столовой Пол стокнулся с Ферди Сильвой.

Ни Фила Керанса, ни Натали не было. Только Мирза подозрительно рассматривал тарелку с тушеными яблоками, которую поставила перед ним Лил.

– Натали ушла? – спросил Пол.

– Ее увел под ручку Рош Хашана, наш еврейский Новый год[5], – ответил Мирза, на последнем слове дотрагиваясь кончиком языка до ложки с десертом и тут же отдергивая его обратно. – Лил, дорогая, выбрось это, пожалуйста, и принеси мне что-нибудь более соответствующее человеческим потребностям, ну, хотя бы сыру.

Кстати, Пол, суп сегодня такой же отвратный, на всякий случай, если ты собрался его есть.

– Чем-то же надо заполнить желудок, – вздохнул Пол. Но Мирза был прав – суп оказался тепловатой бурдой с плававшими на поверхности кружками жира.

Ладно хоть бублики были свежими. Он сжевал их всухомятку.

– Зачем тебе понадобилась наша златогривая лошадка[6]? – спросил Мирза, раскатисто выговаривая «р».

– Она просила держать ее в курсе насчет Арчин.

– Ну, сарафанное радио ей уже наверняка все сообщило. Я сам за сегодняшнее утро выслушал не одну историю.

– С чего это вдруг? – Пол опустил ложку и уставился на Мирзу.

– Ты прикидываешься или действительно не понимаешь, что подобного случая Чент не видел с начала эры, или со дня рождения святого Джо, не знаю, что было раньше? – Мирза изящным движением нарезал сыр и разложил кусочки по поверхности бисквита.

– Больные знают, персонал знает, один ты не знаешь.

– Не слишком ли ты высокого мнения о диагностических способностях пациентов? – огрызнулся Пол.

Мирза посмотрел на него с удивлением.

– Пол, я думал, крепкий сон твое раздражение вылечил. Прости, если наступил тебе на мозоль.

Усилием воли Пол взял себя в руки.

– Нет, это я дожен просить прощения. Продолжай, что ты хотел сказать.

– О диагностических способностях пациентов? – Мирза успокоился и вернулся к своей обычной насмешливой манере. – Знаешь, я действительно о них высокого мнения. Иначе, как бы я мог выжить в Англии?

– Если у тебя есть, что сказать, говори серьезно. Или заткнись. У меня нет настроения шутить.

– Я абсолютно серьезен. – Мирза послушно сменил тон, а заодно и выражение лица.

– Ты вдумайся, Пол, я приехал из страны, – он вытянул руку и принялся загибать пальцы, – мусульсанской, неразвитой, только что деколонизированной, преимущественно аграрной и во всех отношениях отличной от индустриальной, цивилизованной и номинально христианской Британии. И вот я здесь и претендую на то, чтобы ремонтировать ту часть человеческого существа, которая является в наибольшей степени продуктом культуры. Да, я учился в английской школе и английском университете – и что? Это только внешний лоск на моем существе. Я не был в мечети с восемнадцати лет, но мечеть внутри меня. Этот надтреснутый звон, – большой палец уставился в потолок, – действует тебе на нервы еще и потому, что Англия – страна утренних колоколов. У меня нет таких культурных ассоциаций. Но когда у того парня из буйного отделения плохое настроение, и он начинает вопить дурным голосом – ты знаешь, о ком я говорю? – я дергаюсь, как лягушачья лапа в гальванической ванне, поскольку начинает он свой хит с тех самых трех нот, которые я слышал каждое утро все свое детство, и еще до того, как начал себя осознавать, в моем мозгу намертво отпечаталось: Йа-аллах йа-аллах: Муэдзину было почти девяносто лет, и он был почти слеп, но каждое утро перед восходом солнца он карабкался по сорокафутовой лестнице.