Книга По законам гламура - Марина Серова

— Здравствуй! — сказала я. — Ты меня не выручишь?

— А чем? — спросила она.

И я ей выдала ту же версию, что и в Союзе композиторов.

— Ой, а там наш Женя участвует! — воскликнула девушка.

— Знаю, такой симпатичненький, розовенький и голубоглазый, — усмехнулась я.

— Зачем вы так? — покраснев, как помидор, обиделась девушка, и я поняла, что она в него влюблена. — Женя хороший! Он добрый и внимательный! Всегда выслушает и посочувствует! А еще он очень маму с тетей любит и никогда не говорит о них, как другие: «мои старухи» или «предки»!

— А кто у него тетя? — тут же спросила я — черт его знает, вдруг она владелица аптеки или просто там работает.

— Учительница в младших классах, — выпалила девушка и продолжила с прежним запалом: — А еще он очень умный и учится лучше всех, но не задается, а всегда конспекты списать дает!

— Да я же и не говорю, что он плохой, — начала оправдываться я. — Просто вид у него совсем не мужественный.

— А моя бабушка говорит, что внешность у мужчины не главное! А главное то, чтобы был добрым, умным и порядочным. А Женя именно такой, и мы всем факультетом за него болеем!

— Так ты же работаешь? — удивилась я.

— Я здесь на полставки, — объяснила девушка. — Просто папа решил, что мне нужно как-то начать вписываться в писательский коллектив области, начать понемногу публиковаться, раз уж я решила журналисткой стать, и устроил меня сюда.

«Из тебя журналистка, как из меня физик-ядерщик», — подумала я и усмехнулась:

— Да уж вижу я, как ты вписываешься! — Девочка покраснела, и я спросила: — А кто у тебя папа?

— Казаков Валентин Петрович, — насупившись ответила она. Я чуть не присвистнула — это был ректор нашего университета. — А Женя уже стихи свои в сборнике напечатал! И в газете обзор книжных новинок ведет! А еще!..

— Все! — сказала я, поднимая руки. — Сдаюсь! Я поняла, что твой Женя самый лучший парень на свете и ты готова защищать его изо всех сил!

— Он не мой! — шмыгнула носом девица.

— Значит, дурак завернутый, раз не видит, что нравится такой замечательной девушке! — решительно заявила я. — А ты его еще умным называешь! Как тебя зовут?

— Ксения, — ответила девушка.

— Вот, как увижу его сегодня попозже, так и скажу ему, что он слепой дурак! — пообещала я.

— Ой, не надо! — всполошилась Ксения.

— Да ты не волнуйся, — успокоила я ее. — Я деликатно! А то вы никогда не поймете, что самая подходящая, можно сказать, даже идеальная пара!

— Ну, если деликатно, — нехотя согласилась Ксения.

— А давай-ка мы с тобой вернемся к Толстову, — предложила я. — А то мы отвлеклись.

— Так я про него ничего толком не знаю, — растерялась Ксения. — Я же здесь всего месяц работаю.

— А его личное дело у тебя есть? — напрямую спросила я.

— Есть, только… — испуганно начала было Ксения, но я прервала ее:

— Ксения, он же не засекреченный ученый! И ничего плохого от того, что я узнаю его домашний адрес, не будет.

— Ну, ладно! — поколебавшись, ответила она и, достав из стола связку ключей, подошла к допотопному сейфу, откуда, покопавшись, вытащила коричневую старую папку.

Вернувшись к столу, Ксения открыла папку и начала просматривать бумаги. Меня мало интересовали копии диплома и других документов, а нужен был личный листок по учету кадров. Просмотрев листок, я увидела, что детей у Толстова не было и жил он недалеко от Союза писателей вдвоем с женой, его ровесницей. А было Толстову аж шестьдесят девять лет. Выписав адрес, я спросила у девушки:

— А ты его хоть раз в лицо видела?

— Конечно, когда он на заседание приходил. Точнее, его привезли — он ходит плохо, даже с палочкой. Тут у него за спиной шушукались, что он на стихотворениях о Ленине и партии в союз сумел вступить, а потом его стихи о родной природе никто и не покупал, а их в нагрузку ко всяким дефицитным изданиям давали. А то ими бы все книжные магазины были забиты, — поведала мне она.

— Ты-то откуда все это знаешь? Ты же то время застать никак не могла? — удивилась я.

— А мне бабушка рассказывала, — объяснила она. — Вообще-то она меня и воспитывала — папа с мамой наукой были заняты. Бабушка у меня знаете какая? Самая лучшая на свете!

— Потому-то тебе и нравится, что Женя с такой любовью говорит о своих родных, — догадалась я.

— Да! А еще он говорит, что стихи у Толстова хорошие, просто сейчас поэзией никто не интересуется. Это только на любителя или ценителя.

— Твоя правда, — согласилась я. — Сейчас и «В лесу родилась елочка» никто наизусть без ошибок не прочтет. Не тем люди заняты, — а сама подумала: «Худо! Раз человек лишен личного общения, то он возмещает это разговорами по телефону. Ну, не ставить же мне его телефон на прослушку!»

Попрощавшись с Ксенией, я вышла из Союза писателей и в задумчивости остановилась возле машины. Ехать к Толстову или нет? — думала я. Посмотрев на часы, я увидела, что дело идет к двенадцати, и решила: заеду-ка я сначала в гостиницу, чтобы «жучок» Глахе подсунуть, а потом — в театр и посмотрю, что это за конкурс такой. А там, лично познакомившись с оставшимися членами жюри, уже на местности определюсь, кто из них заслуживает самого пристального внимания.

Когда я уже отъезжала, то увидела, как из подъезда выбежала Ксения и, резво прыгнув в темно-синий джип «Ниссан», бодро взяла с места. «Вот! — подумала я. — Она работает, точнее, пасьянсы раскладывает на полставки и на джипе гоняет! А ты вертишься как белка в колесе и ездишь на старой „девятке“. Эх, где ты, справедливость?!»

В гостинице я сначала заглянула к себе и, взяв «жучок», а аппаратуру поставив на запись, поднялась на пятый этаж. Там я подошла к дежурной и попросила ее открыть мне номер Глахи. Женщина вытаращила на меня глаза и в первый момент опешила, а потом разоралась:

— Да вы с ума сошли, что ли?! Как я могу чужому человеку ее номер открыть? А ну как пропадет чего?

Я не стала с ней спорить и молча набрала номер Пашьяна:

— Здравствуйте, это Иванова. Мне нужно попасть в номер Глахи, а…

— Я все понял, — кратко ответил Арам и попросил: — Передайте трубку дежурной.

— Это Арам Хачатурович, и он хочет вам кое-что сказать. — С этими словами я передала трубку женщине.

Похлопав глазами, дежурная пожала плечами и взяла у меня рубку, а потом, выслушав распоряжение Арама Хачатуровича, вернула ее мне. Взяв ключ от номера, она покорно пошла открывать дверь.

— Подождите меня в коридоре, — попросила я, входя в номер Глахи.

Попав в номер, я очень удивилась — табаком здесь не пахло, хотя, судя по публикациям и фотографиям, Глаха дымила как паровоз. «Наверное, бросила», — подумала я не без зависти. Оглядевшись, я прикрепила «жучок» под столешницей журнального столика и вышла.