Книга Встать, суд идет! - Наталья Нестерова

Я зашел в кафе, у барной стойки заказал пятьдесят грамм водки, потом еще пятьдесят, и еще пятьдесят, и еще пятьдесят. С равным успехом мог бы пить чистую воду.

– Не в коня корм, – сказал бармен. – У тебя проблемы с девушкой?

– И с девушкой тоже, – ответил я, расплачиваясь. – Но девушка переживет, и я переживу.

На подходе к дому меня все-таки развезло. Несправедливость мира показалась столь громадной и безжалостной, что я расплакался. Стоял за кустами и плакал – утробно выл и лихорадочно смахивал влагу со щек. Больше, за всю болезнь мамы, я не плакал.

Она сразу поняла, что я знаю. Тихо попросила:

– Не говори папе.

Звучит не шибко мужественно, но мне не раз приходила в голову мысль: лучше бы Ольга и мне не сказала. Папа долго не видел дамоклова меча, который висел над нашими головами. А я ощущал зловещий рок каждую секунду.

Мама прожила гораздо дольше, чем предрекали врачи. Но что это была за жизнь? Доктор, с которым меня свела Ольга, сказал: «Вашей маме остался год. Максимум – полтора». Она продержалась три года. Наверняка мое мнение отдает мракобесием, но мне кажется, что дело в маминой нелюбви болеть. Она говорила: «Я не умею болеть. А также вязать крючком и печь пироги». Неприятие и непризнание болезни, мне кажется, продержали маму на земле дольше, хотя ее силы таяли с каждым днем. Удивлялись врачи, крестилась суеверно Ольга:

– Благодарю, Господи, услышал мои молитвы! Завтра снова в храм пойду, свечки поставлю.

– С каких пор ты стала религиозной? – спрашивал я.

– С тех самых.

Несколько раз, впрочем не особо настойчиво, я пытался возобновить наши отношения. Ольга была непреклонна: сказано «нет» – значит, «нет». У меня оставалась физическая тяга к Ольге, но исчезли визуальная и духовная. Ольга внешне проигрывала девушкам, с которыми я имел дело. Кроме того, с девушками можно было не только покувыркаться в постели, но поговорить про музыку, кинематограф, литературу, политику. Ольгины интересы не распространялись дальше больницы, где она работала, и родни-знакомых, с которыми поддерживала связь. Но в любую минуту – свистни Ольга – я бросил бы интеллектуальных девиц ради той единственной, что сделала из меня мужчину. Так было, так я чувствовал, пока не появилась Вика.

Папе сказали о настоящем мамином диагнозе, когда она перестала вставать с постели. Третьего инфаркта, которого опасались, не случилось. Отец воспринял страшную весть без приступов гипертонии. Он умный человек и давно догадывался о роковом заболевании мамы. Они долго продолжали играть: мама, пока могла, подшучивала над своей слабостью, отец строил нереальные планы: «Когда, Нюрочка, ты поправишься, закатим мы в Сочи… купим домашний кинотеатр… освоим китайскую гимнастику… помоем люстру…» Подражая папе, я старался излучать оптимизм, но получалось у меня плохо. Должен признаться, что я выказал себя слабаком и слюнтяем. Я не мог долго находиться дома, видеть маму, страдания которой был не в силах облегчить. Если бы помогла пересадка органов, я отдал бы все свои. Если бы появилась хоть малейшая возможность спасти маму, я рыл бы землю зубами. Для меня не стояло вопроса отдать собственную жизнь за маму, но я не мог видеть ее умирающей, дышать воздухом тления, слышать стоны. Я задыхался, и мне казалось, что дома схожу с ума. Я позорно бежал – на пятом курсе пошел работать на завод металлоконструкций. Получал копейки, зато имел повод проводить время вне дома. Странным образом, на заводе тоже вошел в семью. Не мама с папой, другой расклад множества людей и ролей, но тоже спайка некорыстных интересов. О моей работе речь еще впереди.

Конечно, я не убегал из дома, не спросив папу или Ольгу, могу ли чем-нибудь помочь. Меня просили сходить за продуктами, в аптеку, протереть пол или вынести мусор – ерундовые задачи для здорового молодого мужика. А потом меня отпускали – на вечеринки, пьянки и гулянки. Чего лукавить, отсутствуя, забывал, что у меня умирает мама, что папа, сам больной, сидит с ней безотлучно, что Ольга три последних года вечерами дежурит у нас дома, что замуж она не вышла и жизнь ее устроенной никак не назовешь.

Когда у нас в доме появилась Вика, она с ходу невзлюбила Ольгу.

Допытывалась:

– Вы ей платите? Сколько платите?

Я соврал:

– Платим. Сколько положено.

Не мог же я объяснять, что Ольга трудится бесплатно. Последовал бы вопрос: «А почему бесплатно?» На этот вопрос отвечать я был решительно не намерен, а в святую бескорыстность мало кто верит. Вика точно не верила.

Вика стала для меня прорывом в другую реальность – где жизнь бьет ключом, где хохот и слезы, где бурный восторг и нелепая паника, где смешное переплелось с трогательным, а пошлое с вдохновенным.

* * *

Двоюродный брат Вики… нет, это, кажется, муж ее двоюродной сестры… Я путаюсь в их родственных связях. Словом, этот парень работал у нас на заводе инженером-технологом. Он был толковым специалистом, и я очень хотел его удержать. Не получилось, он погнался за длинным рублем, и осуждать за это глупо. Но тогда я откликнулся на его приглашение прийти в субботу на день рождения к ним домой. Чей был день рождения? Не помню, хоть убейте. Наверное, жены, потому что я покупал цветы.

Меня представили симпатичной девушке, которая буркнула: «Вика», зыркнула на меня и отвернулась. Я чуть не расхохотался, представив, что она подумала: «Приперся красавчик». Сказать, что мне нравились только девушки, не проявлявшие ко мне интереса, было бы преувеличением. Но мне определенно не нравились девушки, которые мгновенно западали на меня.

Вика воротила от меня нос. Стоило нам встретиться глазами, она презрительно кривилась и отводила взгляд. Чем я ей не угодил? Пригласил на медленный танец. Она держалась как заводная механическая игрушка. Пружину закрутили (пригласили танцевать) – надо топтаться на месте.

Я не мастер и не любитель флирта, хотя большого ума для того, чтобы развлекать девушку болтовней, не требуется.

– Вика, почему вы смотрите на меня как Ленин на буржуазию? Возможно, я похож на вашу первую школьную любовь или на артиста, портретами которого вы заклеивали свой девичий альбом вперемежку с душещипательными стишками? Но артист недосягаем, а парень, первая любовь, оказался пресным и скучным?

Флирт не удался, завял на корню. Вика посмотрела на меня с удивлением. Кажется, она ничего не услышала из сказанного мной и удивилась тому, что я умею членораздельно говорить. Неужели меня можно принять за дебила? Уязвленный, я напросился проводить ее. Вика пожала плечами: мол, проводите, если не лень, но от вашего присутствия мне не жарко и не холодно. По дороге я трепался, не закрывая рта. Вика отвечала односложно, не чаяла поскорей со мной распрощаться. Мы подошли к общежитию, где жила Вика, и она сказала что-то вроде «не вздумайте с поцелуями лезть». Я и не собирался, пошутил на этот счет, неожиданно вызвав у девушки приступ задорного смеха. Около спасительных дверей общежития Вика стала совершенно другой, раскованной и естественной. Точно принцесса у стен родной крепости, за которыми легко укрыться, перестала бояться невесть откуда взявшегося рыцаря. Я пригласил Вику в кино. Не потому, что хотел упрочить наши отношения. Из-за трусости: есть повод не оставаться вечером дома – у меня свидание.