Книга Трансформация. Проявление самости - Мюррей Стайн

Юнг разорвал отношения с Фрейдом по многим причинам. Одной из них было убеждение в том, что Фрейд переоценивал роль сексуальных проблем в этиологии неврозов. Узнавая Фрейда все больше и больше на протяжении долгих лет сотрудничества (в ходе длительной переписки, обмена взаимными визитами и совместного путешествия на корабле в Америку), Юнг поражался его странной и чрезмерно бурной реакции на все, что касалось сексуальности. «Словно бы бог был вызван к жизни», – писал Юнг в своих поздних мемуарах. Все мысли Фрейда находились во власти этой темы, он был фиксирован на ней и эмоционально. Многим это могло показаться величественной одержимостью, но Юнг не считал такой подход благом для науки. Юнг вовсе не был лишен интереса к сексу на личном уровне, но он вовсе не разделял подобных идей. Его самые мощные внутренние образы были скорее философскими, нежели сексуальными. Его либидо могло свободно и мощно течь по руслу сексуальности, о чем упоминали многие авторы, но его фундаментальную личностную констелляцию составляли другие образы. Тем не менее, в это время Фрейд был самым важным его учителем, отцовской фигурой и наставником, и когда Юнг разорвал с ним отношения, в его эмоциональной жизни наступил сложный кризис, совпавший с кризисом среднего возраста.

До тех пор, пока Ричард Нолл не написал свою злонамеренную книгу «Культ Юнга», никто не обратил внимания на одно из высказываний Юнга в ходе английского семинара 1925 г., имевшее немаловажное значение, так как тогда Юнг упомянул о своем опыте трансформации[51]. Несмотря на то, что Нолл неверно интерпретирует этот отрывок во имя своих предвзятых целей, он, тем не менее, указывает на трансформирующий образ, повлиявший на Юнга в середине жизни. На семинаре Юнг рассказал студентам о своих мыслях и внутреннем развитии, начиная с публикации в 1911–1912 гг. «Трансформации и символов либидо» и заканчивая настоящим моментом. На этом семинаре он впервые (и до публикации его автобиографии в 1961 г. – единожды) публично рассказывает о своем внутреннем опыте в период кризиса с 1912 г. по 1918 г., который в своей автобиографии он называет «конфронтацией с бессознательным». Многое из того, что Юнг рассказывал на семинаре, можно найти в мемуарах, но не тот единственный опыт активного воображения, который Нолл использует как основной аргумент, подтверждающий его утверждение о том, что Юнг видел себя мессией-основателем нового культа. В действительности Юнг сделал это личное признание не для того, чтобы возвестить некую мессианскую иллюзорную идею, а с целью проиллюстрировать свое понимание психологической трансформации.

Он не хотел таким образом обратить кого-либо в свою веру или обрести последователей. Он говорил беспристрастно, словно бы обращаясь к группе слушателей, заинтересованных рассказом об экзотическом и волнующем опыте, который он пережил в далекой стране. Опыт, на который он ссылался, был для него трансформирующим, а образ, оставшийся в памяти, стал отправной точкой процесса индивидуации. Юнг говорил как психолог и размышлял о внутренней стороне трансформации. И это в корне отличается от того, что может написать биограф и составитель некрологов, поскольку последние обычно не имеют доступа к внутреннему миру фантазий.

Юнг рассказал аудитории, как он начал заниматься активным воображением, чтобы соприкоснуться со своим бессознательным. Первые попытки оказались неудачными, но затем он добился успеха и столкнулся с группой фигур: это были старик, который назвал себя Илией, его юная слепая спутница по имени Саломея и черная змея. Все это подробно изложено в автобиографии. Однако в ней не описан последующий акт активного воображения. По его сообщению на семинаре, несколько дней спустя он снова попытался связаться с этими людьми, но на своем пути столкнулся с конфликтом. Две змеи, одна белая, другая черная, боролись друг с другом. Наконец, черная змея была побеждена и покинула место действия. Теперь Юнг мог продолжать путь. Затем он снова встречает женщину и старика и в конце концов фактически оказывается в пространстве, которое называет преисподней: «Илия улыбается и говорит: „Что ж, это одно и то же – вверху или внизу!“» Это был дом Илии и Саломеи. Затем происходит решающее событие:

Происходит нечто весьма неприятное. Саломея сильно мной заинтересовалась, предполагая, что я смогу вылечить ее от слепоты. Она начинает меня боготворить. Я спрашиваю: «Почему ты меня боготворишь?» «Ты Христос», – отвечает она. Несмотря на мои протесты, она продолжает в это верить. Я говорю ей: «Это безумие», – преисполненный скепсисом и сопротивлением. Затем я вижу, как ко мне приближается змея. Она подползает и начинает виться вокруг меня, сжимая меня своими кольцами. Кольца достигают моего сердца. Борясь с ней, я понимаю, что принял позу Распятия. В агонии борьбы я так сильно вспотел, что все тело было мокрое.

Затем Саломея встает, к ней вернулось зрение. Пока змея сжимает меня, я чувствую, что мое лицо принимает образ хищного животного, льва или тигра[52].

В последующих комментариях Юнг интерпретирует эти образы, помещая их в символический контекст, которому вопреки мнению Нолла, они и принадлежат. Он говорит: «Когда к Вам приходят образы, которых вы не можете понять, то это значит, что Вы находитесь в обществе богов или, если хотите, безумцев; Вы более не в человеческом обществе»[53]. Это свидетельствует о том, что Юнг полностью понимал разницу между фантазиями и пророчествами. В своей основе, говорит он, этот опыт активного воображения является аналогом древних мистерий обожествления, практиковавшихся в религиозных кругах, например, в Элевсине. «Золотой осел» Апулея, рассказывающий о подобных мистериях, был хорошо известен Юнгу. Однако если душевное здоровье человека не в достаточной степени основывается на силе Эго, способного отличить фантазию от реальности, то результатом такой трансформации сознания легко может стать мания величия или даже нечто худшее. Будучи молодым психиатром клиники Бургхольцли в Цюрихе, где он учился и работал десять лет, Юнг, возможно, наблюдал такое развитие событий в судьбах некоторых из своих пациентов.

Сам же он, к счастью, не страдал подобной манией и был способен понять и ассимилировать образы на психологическом, внутреннем уровне.

Привлекая свой собственный опыт, Юнг демонстрировал именно трансформирующую силу воображения. Образы, которые появлялись в его грезах, притягивали к себе сознание и обладали трансформирующим действием. В этих грезах Юнг изменял форму: сначала он стал фигурой, подобной Христу, а затем Айоном, который, как объясняет он, произошел от персидского божества Зервана Акараны, имя которого означает «бесконечно долгая длительность»[54]. Юнг отметил в своей лекции, что подобный процесс обожествления составлял основное, если не все содержание древних мистериальных религий. Как сказал Корнфорд в своем отрывке о греческих элевсинских мистериях: «Так человек становится бессмертным в божественном смысле»[55]. В присутствии бессмертных архетипических образов человек перенимает их качества и свойства и духовно кроится по их образу и подобию в бессмертную личность. Это символическое действо, но оно формирует чувство идентичности и систему ценностей. Айон – это бог, который правил временем, следил за сменой астрологических циклов и осуществлял контроль над календарем. «Морда животного, в которую превратилось мое лицо, была мордой знаменитого [Бога] Леонтоцефала Митраистских таинств, который изображается в виде человека, обвитого змеей, причем голова змеи покоится на руке человека, а лицо человека подобно львиному»[56]. В момент трансформации Карл Юнг обрел классический образ божества. Этот опыт полностью изменит его.