Книга Темная вода. Книга 2. Рожденная водой - Рейчел Уорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет. Нейша, я уверен, никакое это не совпадение.
– Кларк, перестань называть меня так. Вдруг она услышит? И что, по-твоему, происходит? Я же вижу: тебе не терпится выложить свою версию.
– Все яснее ясного. Это он.
– Кларк, ты говоришь глупости. Это было очень давно. За семнадцать лет – никаких признаков.
– А теперь он возвращается.
– Ты его видел?
Мама спрашивает так тихо, что я едва слышу ее слова.
– Нет. А ты?
– Неужели я бы утаила это от тебя?
Крышка ноутбука закрывается. Опять скрипит стул.
– Давай закроем тему, – предлагает мама. – Ты утверждаешь, что не сошел с ума, но твои рассуждения… они попахивают безумием. Я не верю в его возвращение.
– Тебе мало доказательств?
– Это не доказательства. Это подборка печальных историй, которые ты собрал для подтверждения собственных страхов.
– Мы должны запретить ей тренировки в бассейне. Пожалуйста, поддержи меня.
– Запретить тренировки? Ты прекрасно знаешь, как она любит плавать. Это часть ее жизни. Даже не часть, это ее мир. И потом, Ник делает большие успехи. Кларк, у нее есть шансы пробиться в большой спорт.
– Сарита, они шестнадцатилетние девчонки. Он убивает шестнадцатилетних девчонок. Это очень опасно…
– Никто их не убивал. Они жертвы несчастных случаев. Мальчишки тоже тонут. Между прочим, в твоем списке нет никого, кто утонул бы в бассейне. Подумай об этом, Кларк. Бассейн, пожалуй, самое безопасное место для нашей дочери. Там всегда полно людей. За тренировками наблюдают спасатели. Да что спасатели! Ты сам постоянно следишь, как она плавает. Кларк, давай прекратим этот разговор. Я вправду очень устала. Хочу прилечь.
Снова скрип стула. Черт! Меня сейчас застукают. Открываю входную дверь и беззвучно выскальзываю из дома.
– Сарита, меня все это очень настораживает…
– Знаю, но сейчас ничем не могу тебе помочь. И не будем больше говорить об этом, не то Ник однажды услышит…
Я закрываю дверь, приваливаюсь к ней. Поздно, мама, слишком поздно. Я уже услышала. Только ничего не поняла.
«Это он. Он возвращается».
О ком говорил отец? И что произошло семнадцать лет назад?
Я не знаю, но уверена, что обязательно докопаюсь до правды.
Шум справа выбивает меня из раздумий. Милтон. Выходит из калитки с металлическим мусорным ведром в руках. Милтон все делает не спеша и основательно. Ему в голову не придет закрыть калитку ногой. Нет, он ставит ведро на землю и аккуратно прикрывает калитку. Потом смотрит в мою сторону и, заметив меня, быстро отворачивается. Как малыш, которого застукали подглядывающим в щелочку. Но Милтон понимает, что я его увидела, и потому снова поворачивается, глуповато улыбается и робко машет рукой.
На самом деле глупее сейчас выгляжу я. Будет ли умный человек стоять, привалившись к входной двери своего дома? Но застенчивость Милтона поворачивает ситуацию в мою пользу.
– Привет, Милтон! – кричу я, отлепляясь от двери.
Он вытирает руки о брючины и идет мне навстречу. Мы останавливаемся посередине пути от его дома к моему. Полуденная жара совсем размягчила асфальт тротуара.
– Хотела поблагодарить тебя за цветы.
Милтон снова вытирает руки.
– Рад, что они тебе понравились. А то в прошлый раз я тебя ненароком огорчил.
Не знаю почему, но его бесхитростная доброта что-то задевает в моей душе. Из глаз брызгают слезы. Я отчаянно моргаю, чтобы их остановить, но они берут свое. За считаные секунды мое лицо мокреет от слез. Всхлипнув, я уже реву по-настоящему.
Большинство людей теряются, когда рядом плачут. Наверное, Милтон из их числа. Он изумленно смотрит на меня и бормочет что-то вроде: «Во ты даешь». Но потом лезет в карман и вынимает белоснежный, идеально отглаженный хлопчатобумажный платок, одним взмахом разворачивает его и протягивает мне. Затем подходит и обнимает за плечи. Молча, без единого слова. В его объятиях нет ничего неуклюжего и грубого. Но они меня утешают – теплые, ненавязчивые, человеческие объятия.
Даже не знаю, из-за чего развела сырость. Слезы текут и текут, пока их запас во мне не кончается. Сразу становится легче. Надо было позволить им вылиться.
Платком Милтона вытираю лицо, потом осторожно высвобождаюсь из его рук.
– Легче стало? – спрашивает он.
– Да… Сама не знаю.
Мы садимся на невысокую садовую ограду. Рядом. Платок насквозь мокрый.
– Слушай, я выстираю платок и потом отдам. Еще раз спасибо.
– Если хочешь, оставь себе.
Милтон не спрашивает, что у меня случилось, и от его деликатности у меня вдруг появляется желание все рассказать.
– Милтон.
– Да.
– Тебе хочется, чтобы твоя жизнь оставалась такой, какая есть, и не менялась?
– Но ведь у жизни много граней, – резонно замечает он. – Смотря о каких сторонах ты говоришь.
– Скажем о… домашней обстановке.
– Нет. Здесь я очень хочу перемен.
– Каких?
– Хочу, чтобы мама почувствовала себя счастливой. Чтобы не сидела в четырех стенах, а иногда выходила бы в свет. И еще хочу, чтобы она поменьше плакала.
Матери Милтона я не видела очень давно. Пожалуй, несколько лет. И как-то не задумывалась о причинах.
– Она… больна?
– Агорафобия. Боязнь открытых пространств. Депрессия. В общем-то, это болезнь.
Милтон говорит спокойно и бесстрастно, словно врач. Но когда я слегка стискиваю ему руку, в ответ он стискивает мою.
– Извини. Я не знала.
– А нужно ли тебе знать?
– Как-никак, живем по соседству.
Он пожимает плечами:
– По соседству, но за закрытыми дверями… У тебя что-то изменилось?
Мне сложно перевести эмоции в слова. Для событий, происходящих в моей жизни, не годятся ярлыки вроде «депрессия».
– Сама не знаю… Я просто… Я начинаю сомневаться… Мои родители – они не такие, какими я привыкла их считать. Мне кажется, я их вообще не знаю. Более того, мои ли они родители? У отца появилась… появилась какая-то навязчивая идея. И потом, у них есть тайна.
Мне нравится чувствовать его руку. Милтон выше меня, но ладони у нас почти одинаковые, и они совсем рядом. Нет, мы не держимся за руки. Милтон большим пальцем поглаживает мой.
– Хочешь, чтобы я тебе помог?
– А как?
– Я неплохо умею гулять по Интернету и выискивать информацию. Мог бы поискать сведения о твоих родителях.
