Книга "Катынское дело". Проверка на русофобию - Виктор Илюхин

Вы знаете, что 73 тысячи солдат и офицеров составили так называемую армию Андерса. То есть, по договору между СССР и Польшей в Москву приезжал сразу после начала войны их премьер-министр генерал Сикорский. Была достигнута договоренность о формировании польской армии, которая должна была после ее создания тут же идти на фронт.

73 тысячи — серьезное подспорье в конце 1941 года для нашего фронта. Однако поляки не захотели воевать на нашем фронте. В марте и в августе 1942-го они ушли через Иран сначала в Ирак, а затем их позже перебросили в Италию, где превратили в пушечное мясо.

До сих пор поляки поют песню о маках Монте-Касино, это небольшой итальянский поселок между Неаполем и Римом. Там немцы остановили почти на год англо-американские силы. При этом местность там практически ровная, зацепиться там обороняющимся не за что, и тем не менее поляки смогли при поддержке американцев и англичан овладеть немецкими укреплениями. Многие из солдат и офицеров армии Андерса сложили там голову.

Ладно, 73 тысячи в армии Андерса. После разрыва отношений с Польшей по предложению поляков, которые жили в СССР, началось формирование новых польских подразделений. Сначала это дивизия имени Тадеуша Костюшко, которая вскоре превратилась в Войско Польское, первую армию.

Почему-то, когда подсчитывают жертвы Катыни, не учитывают ни 73 тысячи из армии Андерса, ни те еще десятки тысяч поляков, которые вошли в сформированную на нашей территории вторую, по сути дела, польскую армию.

Такая же чехарда происходит и с общим количеством польских пленных, которые оказались у нас. По данным 1939 года, то есть до Катыни, было общеизвестно, что поляки после поражения потеряли в качестве пленных 450 тысяч человек. Это пленные, взятые как немцами, так и нами. При этом, согласитесь, вряд ли большая часть могла оказаться у нас, потому что поляки вели бои против немцев на севере, западе и юге, а к нам попали только те, кто отступал в результате сражений с немцами.

Документы, те документы наши, которым можно верить, говорят: 150 тысяч польских пленных. Сегодня в нашей и польской пропаганде 150 тысяч превратились в 250, и этому нигде нет никаких объяснений. Получается, что большинство пленных оказалось именно у нас.

При этом тут же забывают напрочь и о цифре в 130 тысяч, потому что она очень легко распадается на составные. 42 тысячи польских военнослужащих, которые были призваны в армию — учителя, врачи, агрономы, кто угодно, как обычно бывает, призыв, война, — мы освободили, это те, кто проживал на территории Западной Белоруссии и Западной Украины. 42 тысячи таких же военнослужащих польской армии мы отправили через линию перемирия с немцами как жителей чисто польских территорий. Вот уже практически больше половины пленных нет.

Тогда же из этих военнопленных 25 тысяч 115 человек были переданы для формирования армии Андерса. Кроме того, несколько тысяч пленных бежали, умерли. И тут ну никак не получается больше 8 тысяч всего, как ни считай. Вот именно поэтому от цифры в 130 тысяч 242 пленных все пытаются уходить.

Теперь хотел бы обратить ваше внимание на еще одну странную вещь. Я думаю, что ни Берия, ни его заместители в 1940 году слабоумными не были. Почему я об этом говорю?

Представьте три лагеря: Старобельский (Ворошиловградская область), Козельский (Смоленская область) и Осташковский (Тверская область). Хорошо, решили, предположим, расстрелять военнопленных. Зачем нужно было их везти расстреливать под Смоленск? Нормальный человек ответ на этот вопрос никогда не даст.

Никогда не был ни под следствием, ни под судом, ни тем более в тюрьме и так далее, не знаю их быт, но сомневаюсь, что у нас, даже отправляя на расстрел, людям оставляли документы, дневники, награды и прочее. Очень сомнительно это. Зато это легко совпадает с тем, что немцы сделали 31 августа 1939 года в Глявице, когда нарядили нескольких своих эсэсовцев в польскую форму и бросили их на захват радиостанции, чтобы получить предлог для нападения. У немцев были также лагеря польских военнопленных. И немцы располагали любой возможностью, чтобы снабдить трупы расстрелянных на польской ли, на нашей ли территории любыми, какими угодно документами. Тут огромный знак вопроса. Но, повторяю, прежде чем Путину и Медведеву брать от имени всей страны вину за расстрел, они должны все объяснить как юристы. Подчеркиваю, я историк, не юрист, они же заканчивали юридический факультет…

Из зала:

— Медведев считает себя высшим юристом…

Жуков Ю. Н.:

— Нет. Я исхожу из того, что раз человек учился на юрфаке, по гроб жизни он знает, как нужно себя вести в таких случаях.

Пусть они ответят на эти вопросы. Зачем нужно было для расстрела везти приговоренных за тысячу километров? Только для расстрела?

И второе. Пусть докажут, что у нас в НКВД были такие лопухи, что оставляли всем людям, которых расстреливали, документы.

Ну и последнее. Я о том, что их расстреливали из пистолетов в затылок, что, насколько я знаю, также не было принято у нас. Расстреливал обычно взвод, из винтовок, скорее всего в грудь, иногда в спину. Но в затылок массовые расстрелы мы не производили, да и произвести это невозможно. Вдумайтесь, 4 тысячи человек расстрелять из пистолета. Сколько на это уйдет времени?

Я Катынское дело не стал бы ограничивать самим фактом этого расстрела. Почему? Во-первых, нужно все время помнить о том, к чему это привело, — разрыву дипломатических отношений. Польша фактически оказалась нашим противником в войне вместе с Германией, Италией и так далее.

Далее — поведение поляков в годы войны. Все вы знаете, что такое Армия Крайова. Это польские офицеры, которые ушли в подполье и готовились к тому, чтобы, когда будет освобождена территория, взять власть в руки ради лондонского правительства. И вот здесь нужно вспомнить маленькие детали. Сегодня громко говорят о Волынской резне, когда бандеровцы резали поляков. Да, нам сегодня это выгодно, когда речь идет о Бандере как «герое Украины». Но мы не имеем права забывать, что так же вырезали только украинцев и евреев аковцы, поляки. Мы должны помнить о восстании, которое они подняли в момент освобождения Вильнюса, который для них всегда был Вильно, где на окраине города до сих пор есть кладбище, на котором похоронены польские легионеры, которые освобождали эту польскую землю, а в центре громадная глыба черного гранита, на котором высечены слова: «Мать и сердце ее сына». Речь идет о матери Пилсудского и сердце Пилсудского. Тело — да, в Кракове, но сердце — в Вильно. Об этом всегда забывают, помнят только о советско-польской войне 1920 года.

И здесь опять же нужно говорить не только о войне 1920 года, а о том, что поляки, получив из рук Верховного совета Антанты независимость, сначала начали войну против Германии, поверженной, небоеспособной (ноябрь — декабрь 1918-го), а уже с января — февраля 1919-го развернули агрессию против нас. И войну между Польшей и Советской Россией не только 1920 года, но и 1919-го помнить нужно. Потому что в конечном итоге тогда и сформировался антагонизм между Москвой и Варшавой, когда стоял вопрос, можно ли полякам отдавать ту территорию, которая входила в границы Речи Посполитой 1772 года, «от можа до можа», от Балтийского до Черного, включая всю Литву, Латвию, Белоруссию, Украину, ну и еще немножко чисто русской земли, или нельзя отдавать. Вот этот комплекс исторических вопросов необходимо рассматривать вместе с Катынью.