Книга Неприступные стены - Шарон Фристоун

И он понял, что больше не может ждать ни секунды. Мощным движением он поднял ее бедра и закинул ее ноги к себе на плечи. И, испустив какой-то звериный рык, он набросился на нее, словно стремясь пронзить ее насквозь.

В уши ему ударил отчаянный крик боли. Оливия содрогнулась под ним. Он замер.

— О боже, нет, — выдохнул он.

Ее искаженное болью лицо было перед ним, в глазах ее были слезы. Он осторожно, стараясь не делать резких движений, отпустил ее ноги. Она лежала под ним напуганная, былое желание исчезло, были только страх и боль.

Очень, очень осторожно он отстранился, освобождая ее от своего грубого вторжения. Он медленно, нежно, благодарно целовал ее глаза, щеки, губы, ощущая на своих губах соль ее слез.

Наконец, он почувствовал, как тело ее расслабилось. Она тихо закрыла глаза и пассивно принимала его ласки. Он осторожно, неуверенно коснулся ее груди. Она не отстранилась. Медленно, легко он поглаживал ее грудь, и живот, и бедра, пока, наконец, не почувствовал, что она отвечает ему. Губы ее приоткрылись навстречу его поцелуям, и она сама развела колени, когда рука его скользнула вниз.

Он осторожно, легко прикоснулся к заветному местечку. О, она уже была готова. Она сладко закрыла глаза, предвкушая уже знакомое наслаждение. И он с радостью дарил ей это наслаждение. Лишь когда он осторожно и медленно вошел в нее, она на секунду замерла. Он тоже замер, в страхе причинить ей боль. Но она больше не боялась. Она подчинилась его опыту, и он осторожно, медленно вновь овладел ею.

Когда это произошло, она сначала ничего не почувствовала. Ей захотелось вернуть те ласки, от которых она лишь недавно вскрикивала и кусала губы. Но вот он начал двигаться, и она с изумлением почувствовала, как где-то внутри, очень глубоко, зарождается ощущение, которое она не смогла бы описать словами. И оно, это чувство, медленно нарастало, ширилось, стремясь охватить не только ее самые чувствительные местечки, но и все тело. И она почувствовала, как ее тело — и руки, и ноги, и шея, и спина тоже приобретают необыкновенную чувствительность. Словно все нервные окончания вдруг обнажились и стали посылать ей сигнал о своем возбуждении. Она терлась спиной об ужасное леопардовое покрывало, и это страшно возбуждало ее. Она зарывалась пальцами в его волосы, и ее пальцы покалывало от наслаждения. Она касалась бедрами его бедер, и ей казалось, что кто-то водит по коже чем-то мягким. Ее грудь касалась курчавых волос у него на груди, и не было удивительнее ощущения. А он двигался быстрее и быстрее, и она уже не могла справиться с охватившим ее возбуждением, и наслаждение нарастало, пока не поработило ее сознание. Она содрогалась от сладких судорог, и кричала, и извивалась под ним, а он, уже не опасаясь ничего, с искаженным от страсти лицом, пронзал ее своим оружием, пока и его не захватила огромная волна наслаждения.

Оливия лежала, совершенно обессилевшая, чувствуя тяжесть его расслабленного тела. Она была совсем не против, наоборот, ее словно покачивало на волнах радости. Этот совершенно загадочный мужчина, которого она ненавидела еще полчаса назад, вознес ее к таким райским высотам, о существовании которых, она даже не подозревала. Он открыл для нее, что это значит — быть женщиной, и она наслаждалась этим новым ощущением.

— Я, наверное, ужасно тяжелый, — вздохнул Марко, перекатываясь на бок.

Его все еще переполняла радость оттого, что Оливия оказалась девственницей. Когда он смог соображать, первое, о чем он подумал, — какой же дурак был тот мальчишка, Саймон. И эта мысль доставила ему несказанное удовольствие.

Не чувствуя больше его большого тяжелого тела, она мгновенно замерзла. Прозаичное, совершенно неуместное в такой момент замечание Марко вернуло Оливию с небес на землю. Ну, а чего она ждала? Заверений в вечной любви? Не обязательно, но хотя бы немного романтики...

А вместо этого она любуется потолком, лежа в чем мать родила на дурацком леопардовом покрывале. А коварный сердцеед празднует победу. Ей хотелось заплакать. Что она натворила! О чем она только думала!

Она в панике рванулась прочь, увидела свой свитер, схватила его, но тяжелая рука властно легла ей на плечо.

— И куда же ты собралась? — Марко тоже приподнялся, все еще крепко сжимая плечо Оливии. — Нам надо поговорить, дорогая моя.

Поговорить! Оливия рассмеялась — она была на грани истерики. Но, намеренно повернувшись к нему спиной, она раздельно произнесла:

— Думаю, сначала мне надо одеться.

Марко улыбнулся, нежно посмотрел на ее склоненную голову, обнял ее за талию. Ему уже давно не было так хорошо. К чему себя обманывать — ему никогда не было так хорошо!

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил он.

В его душе поселилось какое-то необыкновенное чувство — он одновременно и хотел ее, и боялся за нее, и жалел ее, и восхищался ею. Он осторожно протянул руку, убрал спутанные волосы с ее склоненного лица. Она, и правда, скромница, и он теперь знал, почему!

Он всегда считал себя человеком современным, далеким от ханжества. Да и не удивительно, при его-то происхождении! Он никогда не интересовался прошлым своих подруг, требуя одного: чтобы они хранили ему верность, пока длятся их отношения. Он никогда не интересовался их прежними пассиями, и о своих тоже никогда не рассказывал.

Он запустил пальцы в светлые пряди ее волос, наслаждаясь их мягкостью и блеском. Он признался себе, что все его представления о свободе нравов — пустая поза. Ему доставило огромное, колоссальное наслаждение именно то, что он у нее первый. И единственный. Она когда-то его отвергла, но больше этого не повторится.

— Хорошо, — сказала Оливия. — Поговорим. — Она решительно отвела его руку. — Ты получил свое. А теперь пусти меня, — холодно добавила она.

Марко уронил руку. Вот снова... она снова его отвергает. Он взглянул на нее угрожающе сузившимися глазами.

— Я не держу тебя, — спокойно сказал он.

Стараясь не смотреть на него, она выбралась из постели и поспешно натянула свитер прямо на голое тело. Потом нашла джинсы и надела их.

— К чему такая спешка, Оливия? — насмешливо поинтересовался он. — Я и раньше видел голых женщин. И мне уже известны все тайники твоего тела.

— Благодарю, что напомнил мне об этом, — холодно сказала Оливия.

Он просто издевается над ней! Ей сейчас и так непросто, неужели нужно было напоминать ей, что она — не первая и не последняя!

Она обернулась. И напрасно это сделала. Он полулежал, опираясь на подушки. Загорелая кожа казалась еще темнее на фоне леопардовой шкуры. Настоящий Тарзан, прекрасное дитя природы. Ну почему он такой красивый! Ни один мужчина не должен быть столь сексуальным!

— Какая ты вежливая, — улыбнулся Марко. — Воспитание никогда тебе не изменяет.

Он поднялся и натянул плавки.

— Независимо от секса, дорогая Оливия, нам нужно поговорить. В частности, о нашем деле.