Книга Похищение Данаи - Владимир Соловьев

Он выглядел страшно усталым, словно воспоминания оттянули все его жизненные силы. Только сейчас я увидел, как он постарел за эти годы. Из нас всех он был самым тщедушным и хворым. Не болен ли чем серьезным? Мы почти ровесники, а он выглядел на все шестьдесят.

Мы молчали, тихий ангел кругами летал над нами — как коршун. Передо мной застыла картина — голая Лена и отложивший кисть Никита.

— Да говори же, черт дери!

— Что говорить? Как будто это мгновение растянулось навечно. Когда наши глаза встретились, время отключилось. Мы оказались в каком-то замкнутом пространстве, где законы времени и гравитации не действуют. За пределами жизни. Мое желание и ее готовность, моя любовь и ее ненависть. Мне остался один шаг я его не мог не сделать и не мог сделать. Оцепенение как во сне — полный паралич воли. Несмотря на то что я ждал этой минуты многие годы. И вот усилием воли я стряхнул с себя наваждение и встал. Я знал, какая нас ждет расплата, но было уже все равно, я двигался как сомнамбула. И тут нас оглушил звонок в дверь.

— Саша? — спросил я, хоть и так было ясно.

— У меня мелькнула отчаянная мысль — не открывать. Но заниматься любовью, когда он за дверью, — уж лучше прямо при нем. Не во мне дело. Я стоял над ней и вдруг увидел, что в ее глазах нет ни желания, ни ненависти, ничего, а только ужасная усталость. А что, если я все напридумывал насчет ненависти и готовности? Вот я и поплелся открывать дверь.

— А что Саша?

— Саша? — удивился Никита. — Ах да, Саша. Мы с ней тоже так подумали. Только это был не Саша.

— А кто?

— Кто, кто! — передразнил он. — Тот, кто изображен на картине.

До меня не сразу дошло.

— Галя?

В это время раздался звонок в дверь. Всамделишный, а не в его рассказе. Мы с ним переглянулись. Это мог быть кто угодно, и если б на пороге мастерской возникла покойница, ни он, ни я не удивились бы. Я ущипнул себя, чтоб проснуться.

— Это Саша, — сказал Никита.

В его глазах был настоящий страх. Кто-то воткнул палец в кнопку звонка и уже не отпускал. Звон стоял такой, что казалось, тряслись стены. Но Никита не двигался. Тогда я сам открыл.

В дверях стояла Галя, запыхавшись, тяжело дыша.

— Одевайтесь! Только быстрее. Одна не могу. Саша звонил. Прощался. Боюсь, не успеем. И заплакала.

5. КТО МОЖЕТ ЗНАТЬ ПРИ СЛОВЕ «РАССТАВАНЬЕ», КАКАЯ НАМ РАЗЛУКА ПРЕДСТОИТ?

Мы выбежали в белесую ночь. Пытались поймать такси — какое там! С частным подвозом стало еще хуже, чем с общественным. Понеслись навстречу ветру, который дул с Невы как сумасшедший. Казалось, остров вот-вот затопит. Все было как во сне.

Минут через пятнадцать мы уже стояли перед той самой дверью, у которой был обнаружен труп Лены. Ни звука, только раскатистый звонок разрывал мертвую тишину. Тщетно. Ну и квартирка — второй труп за несколько дней. Галю трясло — с трудом сдерживала рыдания. А я клял себя за сегодняшний выбор — если б отправился не к Никите, а к Саше, он был бы жив. Даже если и задушил Лену, то расплатился сполна.

— Надо вызвать милицию, — сказал я. — Или самим выломать дверь.

Первым почувствовал запах газа Никита. Слабая надежда — может, еще жив, удастся откачать. Я подналег на дверь, примериваясь, но Никита остановил меня:

— А был запах, когда мы только пришли? Ручаться не стал бы, но по-моему, нет, а мы здесь минут, наверное, уже двадцать. Галю спрашивать бесполезно, она сама не своя. Был, не был — какая разница!

— Тише! — сказал Никита.

Мы прислушались — за дверью что-то происходило. Мне вдруг пришло в голову — с той стороны к нам прислушиваются, как мы с этой.

Я снова воткнул палец в кнопку и уже не отрывал его, пока дверь не распахнулась — в нос ударила струя газа. На пороге стоял Саша в чем мать родила. Он слегка покачивался, как от угара, и устало щурил глаза. Никита бросился на кухню, перекрыл газ, распахнул окно. Саша сделал слабую попытку не пустить его дальше, но Никита оттолкнул его. Однако войти не успел. Из комнаты выскочила щуплая девица, чем-то отдаленно напоминавшая Лену, — как и Саша, совершенно голая. В руках зажала свои одежды, вид растерянный. Саша затолкнул нас обратно в кухню и прикрыл дверь с другой стороны. Галя постепенно приходила в себя, но видок у нее был еще тот — землистый цвет лица, глаза зарыданные. Никак не ожидал от нее таких сильных эмоций. А Никита подозрительно втягивал в себя воздух и шарил у плиты, как профессиональный сыщик.

— И что ты обнаружил? — спросил я.

— А то, что газ он пустил совсем недавно. Услышав наш звонок.

— Мог и не принюхиваться, — сказал я. — Нельзя кончать самоубийством и одновременно глушить тоску между ног у девахи. А ты заметил, что он выбрал по образу и подобию?..

— Неправда! — крикнула Галя.

— Что неправда? — спросил Никита, насмешливо на нее глядя. — Что это шантаж самоубийством, а кто им грозится, тот его, как известно, в жизнь не совершит? Что деваха смахивает на Лену? Или что Лена была единственной женщиной, которую Саша любил, а ты люто ненавидела и продолжаешь ненавидеть?

— Все неправда! Он взял какая подвернулась — ему теперь все равно! И зря ты здесь все вынюхиваешь, как пес паршивый. Саша не разыгрывал меня, когда прощался, — просто ему все сейчас до фени: пуститься в разврат либо кончить с собой — без разницы. И не вешай на него убийство! Убивают любимую, а Саша ее разлюбил. Убийство — это и есть любовь. И я ее не ненавидела. Есть разница: нелюбовь и ненависть. А что не любила — не скрываю. За то, что вечно куксилась и выпендривалась, а Саша ублажал, как мог, да что толку! Будто не от мира сего…

— Но она и в самом деле не от мира сего! — вмешался я.

— Ты просто ей завидуешь, — сказал Никита.

— По себе судишь — это ты завидуешь Саше! А потому и глаз на нее положил, чтоб хоть как-то досадить.

— А для чего еще друг? — хмыкнул Никита. — Чтоб завидовать и предавать. Забыла, что сказал Декарт? Завидую — следовательно, существую. И Паскаль про то же: завистливый тростник.

— Вот я и говорю: ты мог ее убить, несмотря на твое вшивое алиби.

— Мог, — согласился Никита. — И ты могла. Но уж коли ты так раскудахталась, то лучше скажи: как насчет единственной Сашиной женщины?

До меня давно уже дошло, что, пока я отсутствовал, отношения моих сараевских дружков катастрофически сместились, но чтоб до такой степени!..

Галя не успела ответить — явился Саша, выпроводив гостью и уже одетый. Выглядел он сумрачно и сонно — то ли в самом дел угорев, то ли утомившись от любовных утех.

— Что, всю кодлу притащила? — грубовато обратился он к Гале, а потом подошел ко мне, прильнул к плечу (я на голову их всех выше, а Никиты — на все полторы) и неожиданно расплакался. А потом шепнул в ухо со значением: Опоздал.