Книга Дети Шахразады - Тони Молхо

Уже плохо владея собой, он обнял скользкое тело сквозь тонкую занавеску, услышал неразборчивое восклицание и, одним прыжком вскочив под теплые ласкающие струи, оказался рядом с маленькими твердыми грудями, вожделенным плоским животом в хлопьях мыльной пены и золотым треугольником под ним. Длинные скользкие женские руки вцепились в мускулистые коричневые плечи, белые ноги сами непостижимым образом обвились вокруг смуглых голых бедер — куда девались плавки?! — и жгучая волна наслаждения захватила его целиком.

Мыльная пена мешала схватить скользкое гибкое тело, но оно само прижималось к смуглой груди, щекоча и лаская одновременно. Отвратительный горько-соленый вкус оставался на языке, когда он лизал все тайные, недоступные воде вожделенные уголки, сердце бешено колотилось и, в едином с ним ритме, бешено пульсировала упругая, податливая плоть, страстно втягивающая его в себя. Струи воды хлестали по обнаженным, вздрагивающим от напряжения телам, и не было в мире силы, способной разъединить их.

Когда неудержимый натиск страсти сменился блаженной истомой, утомленная парочка обнаружила себя посреди развороченных подушек, на мокрых простынях и съехавшем на бок гостиничном матраце. И как это получилось?.. Надо бы поправить! — одновременно подумали супруги, но на исправление катастрофы уже не было сил.

— Черт с ним, — сонно пробормотал вконец измочаленный муж, подгребая под себя жену, тут же уютно свернувшуюся в теплый комочек.

— Как Мертвое море выматывает! Все-таки сильная радиация! — прибавила образованная супруга, натягивая на себя тяжелую мужнину длань, как одеяло. Она любила спать, вплотную прижавшись к теплому надежному боку.

Негромкий храп был ей ответом.

Она поудобнее подложила его руку под голову, примяла ее, как подушку, и через пару минут только разноголосые сонные рулады доказывали присутствие жизни на данном уголке обитаемой Вселенной.

— Все-таки странно, что он нырнул с головой в Мертвое море, — качая медной короной, заметила госпожа Нир, намазывая маслом пышную булку, обсыпанную мелкими кунжутными семечками. Супруги пили чай на балконе гостиничного номера. — Он ведь почти местный, знает, что это такое. Муж с благодарностью принял приготовленный женой аппетитный бутерброд, с удовольствием откусил и характерным жестом откинулся назад, раздумывая над справедливым замечанием жены:

— Если честно, Ружди мне не очень понравился… По-моему, он был вне себя. Не совсем адекватный… Не такой, как всегда…

— Вы не виделись почти всю жизнь, — заметила рассудительная доктор, — ты не можешь сравнивать взрослого человека с семилетним мальчишкой.

— Вот именно! — кивнул супруг. — Да еще после такой вот водной процедуры!.. И я не знаю — он вел себя так странно после неудачного «купания» или так неосмотрительно нырнул именно из-за своего состояния… — Давид почесал в затылке. — Если бы я не был уверен, что арабы не пьют, то решил бы, что он пьян в стельку!

— Но твой друг детства не араб, то есть не правоверный мусульманин… — Маша вздрогнула от порыва холодного вечернего ветра с гор и поискала глазами кофту. — Он ведь из Англии?

— Не знаю, — откликнулся супруг, доев бутерброд и смахнув с колен крошки. — Завтра позвонит, приедет в гости, тогда и поговорим. Пойдем, пройдемся, что ли?

Ружди не позвонил ни завтра, ни послезавтра.

Давид ругал себя за то, что не догадался сам записать его номер, и жену — за то, что не подсказала ему сделать это.

Они встретились через неделю — но при каких обстоятельствах!..

4 Сказка четвертая Об ужасной кровной мести, потерянной любви и научных изысканиях

Суперсовременная лаборатория генетического центра сияла стеклом и никелем плоских, покрытых загадочными кнопками приборов, зеленоватыми поверхностями лабораторных столов, стеклянными блестящими пробирками, колбами… и вообще выглядела чрезвычайно внушительно и по-научному.

Среди всего этого компьютерного великолепия громадная конторская книга — порядком затрепанная и засаленная, — куда вручную вписывались результаты сложнейших гормональных анализов, выглядела просто динозавром.

Доктор Мириам Нир сидела за письменным столом и прилежно, как первоклассница, вписывала ивритские квадратные буквы в этот журнал: в первую графу — фамилию и имя пациента, во вторую — номер удостоверения личности, в третью — самое простое — цифры, результаты анализов, произведенных приборами. Потом из этих безликих цифр, из сухого пощелкивания автоматов складывается судьба целой семьи, ждущей ребенка. Будет ли здоров этот, еще не развившийся комочек жизни? А может, он несет в себе страшное уродство и долгое, иногда на всю жизнь, страдание для всей семьи. А может, у него есть наследственное заболевание, которое передаст из поколения в поколение страх самой возможности иметь детей. А может, он просто погибнет, только появившись на свет, и этим нанесет неизлечимую травму своим родителям, и они будут долго думать перед тем, как решиться завести другого ребенка. А значит, и судьба того, второго, тоже зависит от этих цифр. Все это нужно узнать заранее, и не только узнать, но и понять, и не ошибиться, потому что от этого часто зависит, будет ли вообще произведен на свет этот будущий человечек. Нельзя ошибиться. А может, он будущий Моцарт?

Маша писала цифры, сопоставляла их, делала отметки у себя в тетрадке: этот случай надо обсудить с другими врачами, этот — повторить анализы, а этот — срочно доложить профессору, тут, похоже, что-то особенное…

Неожиданно на журнальный лист легла тень — кто-то вошел в лабораторию.

Она подняла голову и увидела перед собой молодую девушку. Та была одета в модные вытертые джинсы, плотную и темную, несмотря на жару, мужскую рубашку с длинными рукавами, за спиной у нее был яркий спортивный рюкзачок, в каком студенты обычно носят учебники. На голову, закрывая лицо и шею, был намотан огромный черный платок, так, что волос и шеи не было видно вовсе. Типичная студентка-бедуинка из соседнего Беер-Шевского университета.

— Можно ли мне узнать результаты анализов, доктор? — вежливо спросила она низким, чуть с хрипотцой голосом и застенчиво подошла поближе к уважаемому доктору в белом ослепительном халате.

На иврите она говорила свободно, только чувствовался гортанный акцент в выговоре слов.

— Мы посылаем результаты анализов в поликлинику по месту жительства, — ответила доктор Мириам на своем «русском» иврите. Гортанные звуки, которые бедуинка выговаривала так легко и свободно, застревали у нее в горле, как черствый кусок хлеба. — Вы узнаете их у своего гинеколога.

— Анализы могут потеряться по дороге, — пряча глаза, тихо и настойчиво проговорила девушка. — Лучше я сама передам ему ответ. Дайте его мне.

Черт знает, что у них там делается, в этих бедуинских поселениях. Может, она права? — подумала Машка, глядя на девушку.

Смуглое лицо с низким чистым лбом было приятно, агатовые глаза, окаймленные длинными черными ресницами, смотрели решительно и твердо, густые бархатные брови ровными дугами подчеркивали красоту глаз. Она, несомненно, была умной и очень упрямой, иначе бы, конечно, не смогла убедить отца разрешить ей учиться. Девушка производила хорошее впечатление, и доктор решила отдать ей бланк ответа.