Книга Формула неверности - Лариса Кондрашова

— Да, к нему я относилась лучше, чем к тебе, но не потому, что он этого заслуживал, а потому, что представлялся мне, со всеми его недостатками и даже пороками, все равно лучше того, предавшего.

— Теперь ты успокоилась?

— Насчет Леньки?

— Нет, насчет предавшего.

— Наверное, успокоилась.

Таня долгим взглядом посмотрела за окно, как будто тот, о ком они говорили, стоял там и мог все слышать.

— Предваряя твой вопрос, я даже могу сказать, что почти простила его, но это как в том анекдоте про патологоанатома, который ты мне рассказывала. Он все знает и все умеет, но уже поздно.

— В жизни нет ничего невозможного.

— Есть. Нельзя вернуть прошлое. И склеить разбитое. Наверное, за эти годы он возненавидел меня — я не простила его за такую мелочь! Как он думает. Мужчины ведь не считают измену предательством и вообще чем-то из ряда вон выходящим.

— Ты не права, Таня…

— Что ж, я тебе верю, — заторопилась та, понимая, о чем Маша опять начнет говорить. — Но я пришла к тебе совсем с другим. Тем, что меня в самом деле тревожит… Вчера Ленька принес мне сто тысяч рублей.

— Вы собрались купить что-то крупное?

— Нет — как писали раньше классики, это нам с Шуркой дали «на булавки».

— И ты не знаешь, откуда у него такая сумма?

— Тут другое. Всю ночь Леонида не было дома. Правда, он предупредил, чтобы я его не ждала, а недавно перезвонил вроде с работы и сказал, чтобы этих денег я пока не трогала, потому что в них возникла срочная необходимость.

— При его работе вполне могла возникнуть.

— Это еще не все. Однажды был случай, о котором я тебе не рассказывала: отчего-то не придала ему значения. Приписала мелькнувшую у меня тревогу тому, что Ленька расхвастался передо мной, а потом просто у него ничего не вышло…

— И что это было?

— Он привез меня к шикарному недостроенному особняку, в двух уровнях, с мансардой, и сказал, что это дом наш и он его доделает. А потом мы сюда переедем, оставив наш коттедж Шурке. Мол, ей замуж выходить, пусть у девчонки будет своя жилплощадь.

— Ты права, — задумалась Маша, — это уже серьезно. Ты подозреваешь, что твой муж Леонид занимается чем-то криминальным? Но тогда ваше благосостояние прирастало бы хоть в какой-то прогрессии — заразил-таки меня Валентин своими математическими терминами, — а, судя по твоим словам, у тебя перед носом только машут некоей обеспеченностью, которая почти сразу куда-то уплывает.

Трудно так однозначно делать выводы. Как говорят хохлы, цэ дило трэба разжуваты… А как, по-твоему, он относится к женщинам? Может, у него кто-то есть?

— Я думаю, он кобель еще тот!

Маша удивленно взглянула на нее, будто не веря своим ушам:

— И ты так спокойно об этом говоришь. Ты, не простившая любимому мужу одной-единственной измены?

— Может, Бог меня за это и наказал. За гордыню. Мол, всем мужья изменяют, и ничего, терпят, а она, видишь ты, особая выискалась! Формулу неверности новую открыла — знаменатель у нее больше числителя! Подозреваю, что это намек моего ангела-хранителя: берегись, настоящей неверности ты еще не видела!

— Кажется, ты мудреешь на глазах, Татьяна Всеволодовна!

— Увы, моя дорогая сестричка, как любит повторять Шурка, хорошая мысля приходит опосля… Но одно я могу теперь сказать наверняка: в дурочках жить не в пример легче!

Глава шестая

«Мудрение» давалось Тане нелегко. Она напоминала себе воробья из анекдота, который зимой на лету замерзал, но упал в горячую коровью лепешку, согрелся и зачирикал. Тут его услышала кошка, вытащила и съела. И мораль анекдота: сидишь в дерьме — не чирикай!

Таня тоже пыталась советовать самой себе: не трогай, оставь все, как есть. Поняла, глаза открыла, и то хорошо. Но грудь распирало, вот в чем дело.

Строго говоря, в теперешней жизни у нее было все. Пусть в верности своего мужа она очень сомневалась, но в остальном… У нее имелся муж, дочь, деньги, жилье, машина… Почему же она вновь и вновь воскрешала в памяти давно прошедшую жизнь?

Таня училась на третьем курсе политехнического института, а Михаил, отработав после окончания физкультурного института два года в милиции, перешел на работу в детскую спортивную школу. Тренером.

Тренерам платили мало. А Таня, поскольку она почти сразу же забеременела, на какую-либо работу устроиться не смогла и помогала семейному бюджету разве что своей мизерной стипендией.

Мишка крутился. Он вел секции в школах, окончил между делом курсы при мединституте и вел группы лечебной физкультуры.

Отца у Мишки не было. То есть где-то, возможно, жил не тужил, но он ушел из семьи до рождения сына, и теперь молодая супружеская пара Карпенко имела на двоих всего одного родителя.

Танина свекровь — маленькая, худенькая женщина, однажды и навсегда испуганная нуждой, — жила в небольшом домике на окраине города, работала пекарем на хлебозаводе и разводила на продажу овощи под пленкой. Таким образом, свежий хлеб у сына с невесткой всегда был, как и потерявшие по какой-либо причине товарный вид свежие овощи. То есть случалось, помидор треснул или огурец до огромных размеров вырос, не углядела… Таня не капризничала — все равно она резала овощи в салаты. Подсолнечное масло тоже приносила Мишкина мать.

Пару раз на глазах у Тани свекровь пыталась дать Мишке деньги, но он грубовато отказывался.

— Ты лучше продолжай приносить нам то, что выращиваешь.

А потом, посмеиваясь, рассказывал жене:

— Представляешь, матери легче дать нам деньги, чем ранние огурцы — они на рынке такие дорогие! Пусть и даст больше, рука не дрогнет, но деньги — это то, что заработано, а огурцы — ТОВАР!

И спохватывался, что обсуждает с ней мать, которая его вырастила и, между прочим, заставила окончить институт.

Правда, в спорт и физкультуру как в серьезные занятия для мужчины она не верила, а требовала, чтобы Михаил пошел «на энергетика или механика».

Предки Карпенко были из казачьего рода и несмотря на то что свекровь — Анастасия Федоровна — уже много лет жила в городе, она говорила не чисто по-русски, а балакала. На смеси украинско-русских слов и выражений.

— Физкультура! Хиба ж цэ работа для мужика! — сокрушенно говорила она. — Диты батькив не слухають. Усякий — сам соби вумный!

И при всем при том Мишка ездил на «мерседесе» — старой развалине двадцатилетней давности, которая неведомо как еще держалась. Неведомо — потому что запчасти на иномарку тогда еще доставать было почти невозможно. Да и имелись ли они для такой старой модели!

Потому нужные для «мерседеса» детали вытачивались на станках русскими слесарями по чертежам от руки, перетачивались из запчастей, предназначенных для машин отечественных марок.