Книга Принцип Д'Аламбера - Эндрю Круми

— Да, если бы я могла найти для себя хотя бы малую его толику! Как я завидую вам, мужчинам. Вы живете независимо, полностью отдаваясь своим мечтам и вдохновению. В моем же распоряжении есть только один час до вечернего пробуждения мадам дю Деффан. Этот час очень дорог мне. Это время, когда я могу быть собой. — В ее глазах мелькнул проблеск надежды. — Вы не придете ко мне на следующей неделе в пять часов, до начала салона? В нашем распоряжении будет целый час свободы, до тех пор, когда проснется страшный Полифем.

Я ждал встречи со сладким, но почти невыносимым предвкушением. Но когда через неделю я приехал в монастырь Сен-Жозеф и поднялся в комнату Жюли, то обнаружил там Тюрго и Мармонтеля. Они тоже удостоились приглашения. Сердце мое упало, когда я понял, что не одного меня осыпают подобными милостями.

— Мои дорогие друзья, — сказала Жюли, войдя в комнату. — Давайте говорить свободно, пока у нас есть такая возможность.

Ей не было нужды скрывать свою неприязнь к тираническому режиму мадам дю Деффан, а мы трое легко могли себе представить, как эта грозная женщина обходится с теми, кто зависит от ее милости. Мы смеялись и шутили, как шаловливые школяры, а потом, когда истек отведенный нам час, поднялись и направились в обеденный зал мадам дю Деффан, ни словом не упомянув о нашем секретном свидании. Эти тайные встречи, альтернативный салон Жюли, продолжались в течение семи лет. На этих встречах бывали Шастеллю и Кондорсе. Вскоре комната Жюли стала местом встречи самых блистательных умов, которые часом позже шли в зал официального салона. Одна мадам дю Деффан даже не подозревала об этом весьма удобном соглашении,

В 1757 году вышел в свет седьмой том «Энциклопедии», и статья «Женева» вызвала бурю. Я встретился с Дидро, который, как обычно, находился в страшном волнении.

— С чем ты вздумал играть? — Он в отчаянии заламывал руки.

— Разве ты не читал гранки стати? Ты мог ее переработать или убрать, если бы она тебе не понравилась.

— Речь идет о театре и узколобых кальвинистах. Ты не пожалел черных красок даже для самого Кальвина!

— Ты не согласен со мной? — спросил я.

— Конечно, согласен, но не в этом дело. Твои нападки на пасторов могут вызвать дипломатический кризис. Только этого нам еще не хватало. — Он обхватил голову руками, и я услышал, как он глухо произнес: — Слава Богу, что я не имею к этому никакого отношения.

— Что ты хочешь этим сказать?

Дидро посмотрел на меня своими воспаленными глазами. Видимо, он не спал всю ночь.

— Ты устроил этот скандал, ты его и уладишь. Пасторы требуют извинений и опровержения.

— Об этом не может быть и речи.

Дидро поднялся и принялся расхаживать по кабинету.

— Жан ты взял весь материал у Вольтера. Это он тебя настроил.

Я сказал, что это неправда.

— Какое тебе дело до этой Женевы? Извинись, и забудем об этом. Какой от этого вред? Пусть идиоты будут счастливы.

— Боюсь, что я не могу обращаться с истиной так же легкомысленно, как ты.

— Ах, простите меня. — В голосе Дидро прозвучал неприкрытый сарказм. — Это вопрос принципа, не так ли?

В этот момент я испытывал к нему такую же враждебность, как ко всем, кому не нравилась моя статья.

— Я не стану писать опровержения. Поступай со статьей как тебе заблагорассудится. Я отказываюсь от дальнейшего участия в «Энциклопедии».

Я вышел, заметив, что Дидро остолбенел и потерял дар речи. Когда Вольтер узнал о том, что происходит, он выразил мне поддержку письмом, в котором убеждал не отказываться от статьи. Тем временем Дидро осмелился от моего имени послать в Женеву извинения, что еще больше укрепило мою решимость пресечь его попытки удержать меня от ухода из «Энциклопедии». Несколько месяцев спустя я согласился писать научные и математические статьи. В остальном мое участие в издании закончилось, как и отношения с Дидро. Потерял я и Руссо. В ответ на статью о Женеве (где он родился) Руссо написал гневную отповедь, которая содержала личные выпады. Я чувствовал себя усталым и затравленным.

Мне исполнилось сорок лет. Я был знаменит, некоторые меня любили, но другие относились ко мне неприязненно (такова уж природа славы). Все это мало волновало меня. Я жил только ради того часа, когда покидал дом моей приемной матери и отправлялся на встречу с Жюли, чей тайный салон рос и расцветал. Мои отношения с мадам дю Деффан портились день ото дня (я признавал это в моих письмах Вольтеру). Она знала, что я предпочитаю общество Жюли, и не делала тайны из своего недовольства. Поворотный момент наступил, когда я однажды послал мадам дю Деффан записку, в которой писал, что не смогу посетить ее салон. Я в то время работал над вычислением планетных орбит, и эта работа оказалась менее сложной, чем я ожидал. Я легко справился с ней и, чувствуя глубокое удовлетворение, решил все же пойти в монастырь Сен-Жозеф, благо было еще не поздно.

У меня вошло в обычай не извещать заранее о моем появлении. Когда я появился в салоне, все шло по заведенному распорядку. Кружок сформировался, слепая старуха сидела на своем месте, и Тюрго вслух читал письмо, которое, как я вскоре понял, было копией письма, отправленного (или еще не отправленного) мадам дю Деффан Вольтеру. Тюрго (как, впрочем, и все остальные) не заметил моего прихода.

Вы говорите, что Д'Аламбер описывает меня как старую шлюху. Я нахожу это забавным, не говоря о том, что его утверждение явилось для меня полным откровением. То, что этот Д'Аламбер имеет опыт общения со шлюхами, внушает мне некоторую надежду, поскольку, как и большинство людей, я считала, что он не интересуется никакими органами, за исключением головного мозга, и более того, полагала, что он не способен найти физического удовольствия в общении с противоположным полом. Теперь, когда я знаю о его здоровых вкусах, я могу предложить ему ряд женщин, которые займутся его дальнейшим образованием; женщин, которые извлекут некоторое удовольствие из его уникальных физических данных и женского голоса.

Жюли увидела меня в тот момент, когда я собрался уходить. Лицо ее покраснело и исказилось болью от гнева и смущения. Впоследствии она выступила посредником между мной и мадам дю Деффан, стараясь восстановить наши отношения, если не примирить нас, но я больше не чувствовал никаких обязательств по отношению к женщине, которая некогда помогла мне сделать карьеру.

Салон с трудом просуществовал до 1764 года, когда мадам дю Деффан наконец узнала о тайных приемах Жюли. Старуха уже приложила немало усилий, чтобы затмить и превзойти салон мадам Жоффрен. Бороться еще и с собственной племянницей было невыносимо. Жюли пришлось уйти.

Салон раскололся на тех, кто выбрал Жюли, и на тех, кто остался с мадам дю Деффан. Свой выбор я сделал без труда, и за мной последовали и другие, включая и тех, кого мадам дю Деффан считала своими самыми верными союзниками. Определенно, это был тяжелый удар для пожилой женщины, которая никогда прежде не сомневалась в прочности своего положения и уважительном отношении окружающих, многие из которых в решительную минуту покинули ее.