Книга Ночные сестры - Валентин Черных

— Понимаешь, когда меня привезли к вам, первое, что я увидел, — это склоненное надо мной прелестное лицо. Перевожу взгляд ниже, заглядываю под халат, вижу замечательную грудь и высказываю естественное мужское желание: хочу потрогать. Девяносто процентов женщин сказали бы «Еще чего!», или «Хам!», или «Пошел вон, идиот!». А ты ответила: «Потрогай». И сразу купила меня на всю жизнь. И я тогда подумал, что такие женщины, как ты, склонные к компромиссам, могут быть и хорошими женами, и успешными руководительницами.

Ясно было, что за Веру он все уже решил. Но Вера не привыкла, чтобы кто-то, пусть это даже московский олигарх, вот так распоряжался ее судьбой. Взгляд ее сделался отчужденным.

— Поняла. Ты меня делаешь старшей сестрой санатория. — Вера поставила на стол локти, подперла кулачками подбородок. — А как насчет женитьбы? Я ведь женщина свободная. — Она вызывающе смотрела на Кирилла.

Кирилл не стушевался.

— Этот вопрос у меня в стадии обдумывания. Но если я ставлю цель, я ее добиваюсь.

Вера скептически подняла брови:

— Ну да. Это мы знаем. Через показ. А я решила, что тебе рыжие нравятся.

— Насчет рыжих ты хорошо подметила. Только это уже в прошлой жизни. А кстати, зря я с тобой не поспорил. Девочки пришли, и показ был. — Лицо у Веры вспыхнуло. Но Кирилл этого не заметил, потому что сидел против солнца и видел в основном не саму Веру, а теплое сияние вокруг нее. — Маруся пришла за деньги. Люба за так. А может, это я замешкался — она сразу после показа выскочила. Но я деньги ей отдам.

Вера встала из-за стола. Повернулась спиной к Кириллу. Сказала с обидой:

— Это все от нищеты.

А про себя подумала: «И еще от униженности».

За девочек ей было обидно. А может, еще больше за то, что Кирилл — умный вроде, а таких очевидных вещей не понимает.

— Но, насколько я знаю, у Маруси отец богатый, да и жених не бедный, стоматологи ведь хорошо зарабатывают. Почему они пошли на показ? Это же моя дурость. Могу купить, показывайте! Нет, ну ты ответь, зачем они это сделали?

Вера повернулась к Кириллу. Теперь он видел ее темный силуэт на фоне солнца.

— Слушай, Шнек, ты Гоголя в школе учил? Про птицу-тройку читал? «Куда же несешься ты, птица-тройка? Дай ответ! Не дает ответа». Великий писатель ответа не дал, а ты хочешь, чтобы дала ответ сельская медсестра?

По Вериному тону ясно было, что она рассердилась не на шутку. Кирилл поднял руки в знак капитуляции. Сказал примирительно, но как о деле уже решенном:

— Ты уже не просто медсестра, ты уже почти старшая медсестра!

* * *

Торговля, как всегда, закончилась быстро. Приехали к восьми утра, заняли свое место на рынке, Марина повязала белоснежную косынку, надела такой же фартук поверх открытой блузки и шортиков (кипятила и крахмалила вместе со своим сестринским халатом), и первые покупатели потянулись именно к ней: молодой, красивой, сияющей чистотой. И вот в начале одиннадцатого Егор уже складывал ящики из-под помидоров, огурцов, редиски и картошки в прицеп старой «волги». Пенсионерки, торгующие по соседству, вздохнули с облегчением: наконец-то удачливые конкуренты собираются восвояси.

В машине Егор пересчитал выручку. Мельком взглянув на руки отца, Марина с внезапной досадой представила, как вечером тот понесет эти деньги в сберкассу. Резко нажала на сцепление. Машину дернуло. Егор удивленно поднял глаза, но Марина уже выруливала на главную улицу райцентра.

Ехали молча. Егору не хотелось портить такой славный денек: ясный, нежаркий, полный сверкающей листвы за окнами машины.

Потом не выдержал, спросил:

— Заезжать будем?

Марина смотрела на дорогу, и выражения ее глаз Егор не видел.

— Почему не заехать…

Голос Марины звучал равнодушно, но это равнодушие как раз и не нравилось Егору. Он сердито засопел и, увидев нужный поворот, рявкнул:

— Ну тогда сворачивай, что ли!

Новая стоматологическая поликлиника стояла на самой окраине райцентра. Марина припарковалась. Хлопнула дверцей. Даже в зеркало заднего обзора не посмотрела, поправляя прическу и макияж, как делала обычно, выходя из машины. Это Егору тоже не понравилось. Он нахмурился и вслед за дочерью зашел внутрь поликлиники.

Марина шла мимо сидящих в очередях пенсионеров. Остановилась возле двери с надписью «Протезирование». Под недовольный ропот очереди заглянула в кабинет. Егор, опустив голову, топтался рядом, точно собравшийся боднуть старый бык.

Через несколько минут из кабинета вышел мужчина, в чьей наружности, кроме высокого роста, примечательными были разве что тонкие губы, настороженные серые глаза и уши, как-то по особенному торчащие из-под врачебной шапочки. Рядом с яркой цветущей Мариной он выглядел совсем бледно. «Под пятую копирку его сделали», — в сердцах сказал однажды про жениха дочери Егор.

И голос у стоматолога был тоже бесцветный, ровный. И когда он здоровался, то смотрел не в глаза, а куда-то поверх плеча. С Мариной жених тоже поздоровался за руку. При этом его уши слегка порозовели.

Под любопытствующими взглядами очереди и перешептывания пожилых теток они прошли на лестничную площадку. Мужчины стояли и молча курили. Марина тоже стояла, облокотившись о лестничные перила, и тоже молча смотрела на них.

Мимо то и дело шныряли симпатичные молоденькие медсестры в коротких халатиках, таких же, какой носила на своей работе Марина. Девушки здоровались с Марининым женихом, бросали придирчивый взгляд на саму Марину и вопросительный на Егора. «А старый хрыч что здесь делает?» — читалось в этих мимолетных взглядах.

Первым не выдержал Егор.

— Ты хотя бы тысячу сбросить можешь?

В грубоватом голосе Егора звучали просительные нотки. Марина с сочувствием посмотрела на отца. Перевела помрачневший взгляд на жениха. Но тот ровным голосом, точно объясняя незадачливому ученику задачку, проговорил:

— Не могу. Я хочу купить списанное оборудование, подремонтировать и поставить на «газель». До этого еще никто не додумался: передвижной кабинет протезирования. Приезжаю в деревню, снимаю слепки, в следующий раз подгоняю. Эта идея окупится в дальнейшем.

Егор вздохнул:

— То-то и оно, что в дальнейшем. А деньги я тебе должен выложить сейчас. Когда я женился, мы над приданым смеялись. Не только в долларах, в рублях ничего не брали. Кроватное — одеяла, подушки, простыни — за невестой, конечно, причиталось.

Жених улыбнулся тонким ртом. Изрек назидательно:

— Такова участь отцов дочерей. Они всегда вкладывались в приданое.

Глаза Егора потемнели. Но он сдержался.

— Пока вкладываюсь только я. А что твои родители?

Жених опять улыбнулся тонким ртом. Ответил невозмутимо: